Маргарита Грязнова: "Мы жили и работали, как в коммуналке"
М.Грязнова в студии звукозаписи. 1993 год.
А.Петрунев и Ю.Левитан. Сыктывкар, 1965 год.
Работники радио 7 мая отмечают свой профессиональный праздник. Накануне наш корреспондент побеседовала с диктором Маргаритой Грязновой, проработавшей на республиканском радио 36(!) лет. Ее труд был отмечен многими достойными наградами. Она получила звание заслуженного работника науки и культуры Коми АССР, а в 1991 году стала народной артисткой Коми АССР. Но превыше всего, по словам Маргариты Сергеевны, она ценит признание слушателей. – Маргарита Сергеевна, Вы вели передачи, читали тексты как на коми, так и на русском языке. А на каком языке Вы думаете? – Росла я в селе Ижма. Переехали в Коми мы из Кирова. Мама у меня из Нижегородской области, но, прожив в Коми 40 лет, так и не научилась говорить по-коми. Я же сызмальства разговаривала на ижемском диалекте, но читать и работать на радио необходимо было на коми литературном языке. А вот какой язык для меня родной, я даже не знаю, как ответить. Как-то на радио к нам пришло письмо от слушателя. Писал некий Надуткин: дескать, нравится слушать, как Грязнова рассказывает. На коми говорит – ну как будто коми человек у микрофона, на русском рассказывает – поверишь, что русский человек. Только, мол, это письмо не показывайте Грязновой, а то будет еще больше стараться и от этого начнет в эфире ошибаться. Дескать, был знаком с одним таким человеком, который в непринужденном разговоре говорил интересно, а когда стал диктором, усердствуя, стал слова сильно комкать и искажать. Я действительно не знаю, коми для меня родной язык или русский, а письмо то до сих пор храню. – Имена дикторов радио были на слуху практически у каждого жителя республики. А дикторов телевидения вообще за небожителей почитали. Никогда не возникало желания попробовать себя на телевидении? – Нет, никогда! Я считала себя нефотогеничной. Хотя несколько раз выступала в роли телеведущей и диктора информационных телепрограмм. Радиожурналист Леонид Лыткин перешел на телевидение, работал в сельхозредакции и готовил «Голубые огоньки» на сельскохозяйственные темы. По примеру тех, которые шли на центральном телевидении. Звонит и говорит: «Маргарита, выручи». А передача через день. Там же тексты надо заучивать с обилием имен и фамилий, каких-то цифр, географических названий. Это для того, чтобы о достижениях передовиков производства непринужденно рассказывать, обходя столики. Я отпиралась как могла. «У тебя же хорошая память. Больше никто не может. Выручи!» – умоляет Лыткин. Скрепя сердце соглашаюсь. Раз прочитаю текст, два. Сижу уже с бигуди на голове и учу. И в эфире все было хорошо, никого не подводила. Диктор телевидения Альбина Филиппова уходила в отпуск – опять-таки ко мне обращались. А как своих не выручить! Но если честно, я очень тяготилась работой на телевидении. Однако мы работали в едином коллективе, и дикторы телевидения приходили читать очерки на радио. – И тем не менее если сопоставлять радио и телевидение по популярности, то радио всегда было на втором плане... – Не всегда. Телевидение появилось много позже, а радиоточки в 60-е годы были в каждом доме – в городе ли, в селе ли. Новости узнавали именно благодаря радио. С тем, что радио, как вы сказали, на втором плане, мне трудно согласиться. Василий Кривошеин, самый строгий наш главный редактор, говорил: «Сколько я ни езжу, всегда слушаю местное радио, но у нас, чему я очень рад, по сравнению со всеми очень сильные и дикторы, и журналисты». Василий Васильевич был очень требовательным. Считал необходимым, чтобы журналисты проверяли цифры, имена, чтобы информация была точной и правдивой. Но одновременно очень гордился радиожурналистами. Судите сами, на радио в 60-70-е годы работали Иван Торопов, Владимир Ширяев, Александр Лыюров. Все они были писателями, и их произведения были включены в школьную программу. А Леонид Лыткин? О нем отдельный разговор. Почти все его очерки оставлены в фонде республиканского радио. Он, как патриот своего народа, много писал о своих земляках. Выискивал повсюду выходцев из Коми республики. И где только не находил героев для своих очерков! Например, он написал о советском военном разведчике Николае Титове. Его имя было засекречено, а в ГРУ, Главное разведуправление Генштаба, попасть считалось невозможным. Он обивал пороги ФСБ, Минобороны РФ, ходил к чекистам… Друзья его мрачно отговаривали: «В ГРУ можешь зайти, но не знаем, выйдешь ли ты оттуда». И все-таки Лыткин нашел путь. И получился замечательный очерк об этом разведчике! Леонид Александрович потом ездил к нему даже в гости в Москву. Или писал о генеральном консуле в Финляндии Станиславе Исакове. Он тоже был выходцем из Коми. Не говоря уже о том, сколько он сделал для того, чтобы увековечить память философа Калистрата Жакова. А еще Лыткин, помню, нашел коми человека, который делал древко для флага, водруженного над Рейхстагом. Особенным был стиль Геннадия Турьева. Когда я пришла, вещание было совсем другое. В эфире читали доклады съездов, не говоря уже о передовицах центральных газет. Потом читали то же самое в переводе на коми язык. Один диктор сменял другого… Писали пафосно, выспренно. А Турьев старался подать материал разговорно. Сначала его ругали. Он же выбивался из общего ряда. Но потом пришли к тому, что действительно надо вести передачи так, как будто разговаривают два добрых знакомых. Самый знаменитый его очерк, несомненно, «Параськино озеро». Речь в нем шла о женщине-охотнице, которая живет природой где-то в дебрях тайги, частушки поет, на гармошке играет… Турьев выступил мастером разговора. Вошел в классику. Раз пять всесоюзное радио транслировало этот очерк как образец совершенства. – Одаренные люди обычно плохо уживаются друг с другом. Как они ладили между собой? – Это вы о журналистах? Что вы?! Жили и работали они, как в коммуналке. В радиодом на Октябрьском проспекте переехали лишь в конце 60-х годов. До этого радиокомитет располагался на улице Советской, а студия звукозаписи и дикторская размещались в драмтеатре. Комитет ютился в одноэтажном здании, внизу, в подвальном помещении монтировались звукозаписи, а большинство журналистов сидели в одной большой комнате. Им было не тесно друг с другом, несмотря на то что, может, и случались разногласия. Вот Павел Орлов из промышленной редакции. Был фронтовиком. Служил моряком на Соловецких островах, на острове Рыбачий. Александр Лыюров, редактор сельскохозяйственной жизни, также был фронтовик. Споры устраивали жаркие. У Лыюрова всегда решающим, главным козырем была фраза: «А ты воевал? – Не воевал! Значит, и говорить нечего». Иван Торопов тоже был горячим, смелым в своих суждениях. Мы жили с ним какое-то время в одном доме, и наши квартиры были на одной площадке. Я видела, что многие журналисты, писатели были его постоянными гостями. Он мог вспылить, но к нему все ходили, тянулись как к умному, талантливому человеку. Владимир Ширяев был очень интересным рассказчиком. Все хохочут, а он даже не улыбнется. Однажды уже под конец рабочего дня накануне майских праздников председатель радиокомитета Ольга Разманова заходит в кабинет и говорит: «Владимир Архипович, вы, никак, выпили?» Он тихо поворачивается к окну, выдерживает паузу и говорит: «Так флаги-то уже развесили!» Эта фраза на радио стала крылатой. Работали как единое целое. Я не могла кого-то не любить. И мне казалось, что все ко мне относятся хорошо. Вот сейчас говорят, что тогда было время застойное. Неправда! Я видела, как хотелось журналистам показать жизнь рабочего человека, его открытия, достижения, неизбывное стремление к лучшему. Глядя на них, и я тянулась. Они в курилке во время перерыва обсуждали новую статью, которая появилась в «Неделе» либо в «Литературной газете»... Я всегда старалась участвовать в общем разговоре. До сих пор, кстати, у меня осталась привычка каждый день просматривать газеты и журналы, книжные новинки из библиотеки. Что-то перечитываю из домашней библиотеки. Правда, книг 400 я уже отдала в библиотеку. Долго я не могла привыкнуть к их отсутствию. Но осталось 57 томов мировой детской литературы, энциклопедии, собрания сочинений Катаева, Достоевского, Булгакова, конечно, Пушкина и так далее. И, конечно, словари! – Неужели Достоевского перечитываете? – Нет-нет да и пролистываю. Я читаю очень медленно, и это отпечаток работы. Все время хочется мысленно вернуться назад, произнести фразу вслух и понять ее суть. Что интересно! У нас литсотрудником, цензором работала Галина Варнавина. Очень строгая и сдержанная женщина. Я с ней как-то поделилась тем, как читаю художественную литературу – как дикторский текст. А Варнавина же в свою очередь призналась, что художественную литературу читает как цензор, мысленно вычеркивая те или иные предложения, фразы или слова. – А Вы обращали внимание на то, где погулял карандаш цензора? – Я видела, что было вычеркнуто, и знала все то, что не шло в эфир. Однажды вычеркнули, например, что 46% улиц Москвы было покрыто асфальтом с Ухтинского сажевого завода. Не знаю, почему это вычеркнули, но я рассказывала об этом по секрету с большим воодушевлением. – У всех, кто связан с радио и телевидением, неизменно спрашивают про ляпы. Проходят годы, какие-то детали в памяти стираются, а вот собственные ляпы – никогда. – Станислав Говорухин как-то сказал, что жизнь надо прожить так, чтобы было что вспомнить, но было бы стыдно об этом рассказать. Я пришла на радио именно в тот день, когда отмечали
30-летний юбилей Коми радио. Это было 25 октября. Такое вот совпадение. В один из первых же дней в эфире допустила тот самый ляп. Объявила название очерка, какого – уже не помню. И затем вдруг произношу: «Александр Пертунев». Между тем Александра Петрунева на радио знали все. И не только на радио. И вот иду в комитет на Советскую. Иду по коридору, дверь в кабинет открыта, все притихли. И вдруг слышу: «Пертунев идет…» Больше, конечно, не надо мной, а над самим Петруневым подтрунивали. А на радио известная поговорка звучала так: «Слово – не воробей, поймают – вылетишь». Но, к счастью, не вылетела. Опытные дикторы меня поддерживали – Игорь Николаевич Суханов, Кира Сергеевна Моисеева. Суханов наставлял, а Кира Сергеевна поправляла мягко и просто. Прочитала я как-то «арба», а она говорит: «Риточка, существует только арба». Было так стыдно! Но именно этот стыд и был стимулом к росту. Говорила себе: «Не поймают больше, буду так стараться, и не бывать больше этому!» И старалась. Неимоверно много читала. Помню, была одна передача, уже поздно принесли, а назавтра надо в эфир давать. Тема… Сейчас бы ее озаглавили «Развитие республики и развитие промышленности за такой-то период». Справка дана в обком. Это был сухой текст с обилием цифири. Пошла к главному редактору и говорю: «Это не радийный материал, и я это читать не буду». А ведь уже объявлено! Надо, надо читать. Но кто же это будет слушать? А я человек дисциплинированный – собралась, подготовилась и прочитала. Правильно расставила акценты, старалась читать не монотонно. После звонили и говорили: «Такой интересный материал сегодня прозвучал утром!» И передачу эту даже отметили. – Говорят, к нам на радио приезжал знаменитый диктор Юрий Левитан... – Время от времени к нам приезжали известные дикторы всесоюзного радио. Приезжал на встречу и легендарный Левитан. Очень доступный, интересный собеседник оказался. Рассказывал о работе дикторов, давал советы. Но для нас даже посмотреть на него было верхом везения. Поскольку с его именем связаны сообщения Совинформбюро во время Великой Отечественной войны. Не раз приезжали в Сыктывкар дикторы Кайгородова и Емельянова. В 1963 году приезжала Гольдина. Обычно все хотят, побывав в Коми республике, увезти северные пимы. Но пимы пимами, а вот Гольдина попросила пимы необычные, тонкие, как чулочки, без всяких украшений. Точно по ножке. Ну что ж, сделали. Емельянова была высокая, строгая, с короткой стрижкой. Давала не только уроки чтения, но и уроки правильного дыхания, что тоже немаловажно для диктора. Мы, неоперившиеся, внимали всем их советам, урокам. Это была редкая возможность встретиться с такими мастерами. Но они были доброжелательными, не ставили никого в неловкое положение. Подправляли и делали это настолько тактично, что никто не конфузился. Московские мэтры хорошо воспринимали аудиторию дикторов, атмосферу Коми радио, хотя мы перед ними благоговели. Прошло полвека, теперь детали уже не упомнишь. Осталось чувство благодарности. Ведь мне это давало стимул к росту. Они говорили, что надо всегда помнить (это говорили и среди актеров), как важно, что хочешь сказать, кому и для чего. Мастерство, оно ведь за неделю, за месяц не приходит. Это дело времени и зависит еще от собственного желания роста. Язык радио считался эталоном русского и коми языков. Вызывает сожаление, что сейчас иное отношение к языку, несколько заниженное. Сейчас нет и такой профессии, как диктор. Остались корреспонденты, но я считаю, что и они должны при чтении следовать традициям старой дикторской школы. В согласии с литературным языком. Другое дело, как заинтересовать, зацепить, привлечь слушателя, удержать его внимание и вызвать «под занавес» легкое сожаление, что закончилась передача. – В последние годы, наверное, уже Вы помогали начинающим. – Много анекдотичных случаев было связано с Володей Мальцевым. Он пришел на радио
18-летним мальчишкой, до этого был в театре расклейщиком афиш. Конечно, мог многого не знать. Но он был очень одарен, невероятно талантлив. С годами выяснилось, что он мог работать и корреспондентом, и диктором радио, и диктором телевидения, и редактором, и режиссером. Что бы ни поручали, старался делать с максимальной отдачей. И у него все получалось, поскольку был наделен даром свыше. У него был необыкновенный тембр голоса, его чтение запоминалось. Записи передач с его голосом хранятся в фондах радио. Особенно на коми языке. Как-то с Володей читали объявления. Я сидела рядом. Он читает: «Горпромторгу требуется бухгалтер-инквизитор». Микрофон включен, поправить нельзя, и я начала заваливаться со стула. И он понял: что-то не то сказал. Сосредоточился и читает: «Простите. Горпромторгу требуется бухгалтер-инвентаризатор». Так после из горпромторга приходили с жалобой! Да, и «Каин XVIII» он прочитал как «Каин хуш», но это не только его ошибка была, и по всесоюзному радио подобные ляпы допускали. Жалко, что Владимир Мальцев так и не получил никаких званий. Я ему говорила: «Володя, ты же талантливее всех нас вкупе. Как же ты так к себе относишься?» Но он был мягким и не мог отказаться от посиделок в компании. – У Вас замечательная память. Вы помните имена и фамилии героев всех очерков. – Да я и сейчас на память не жалуюсь! А героев очерков, конечно, помню. Например, запомнился очерк Геннадия Турьева о министре образования Владимире Шергине. Он был министром на протяжении 16 лет. Пришел, когда была перестройка в системе образования, а он боролся с укрупнением малокомплектных школ. Ведь дети ходили в школу за много километров пешком, жили в интернатах. Сейчас, к сожалению, вот снова к этому вернулись. Мол, накладно содержать. А каково жить первоклассникам в интернате в отрыве от родителей? Или вдруг стали отказываться от изучения в школах коми языка. А Владимир Алексеевич как раз ратовал за развитие национальной культуры и коми языка. Жена видела, как он изнурен этой борьбой, какой уставший приходил домой вечером, и в силу этого она, учительница, отказалась от своей работы, всю себя посвятив мужу. И как-то, познакомившись с ней, сказала Тамаре Степановне, что тронута ее поступком. Мне всегда хотелось высказать людям, о которых я рассказывала, что поддерживаю их поступки. – Не обошлось, наверное, и без противоположных примеров. Приходилось отстаивать свое мнение перед вышестоящими по должности людьми. – Расходились во мнениях мы только с одним из председателей Гостелерадио Коми АССР – Геннадием Беляевым. Он был замечательным ученым. Но я не могла принять его резкость высказываний на летучках по отношению к журналистам, поскольку каждый из них был величина. Возможно, кто-то и многословно высказывался, но он обрывал людей на полуслове: «Короче!» И однажды я все это высказала ему, как бы встав на защиту журналистов. После этого в течение нескольких месяцев меня лишали премии под предлогом, что я, по его словам, ошибаюсь в эфире. – Многие сильные мира сего приходили записываться на радио. Вы наблюдали, как они себя ведут. В непривычной для себя обстановке обычно люди раскрываются с неожиданной стороны. – Перед тем как выступить, меня просили поработать с каждым из них. Самый трудный был Михаил Чукичев из Госплана. Не внимал моим советам. Остальные – нормально. Я уверяла, что хочу помочь им, чтобы их выступления слушались, и они спокойно воспринимали советы. Очень человечным был первый секретарь обкома КПСС Иван Морозов. Когда записывался на радио, все, конечно, трепетали. Но он в любой среде казался своим, мог вести себя очень непринужденно, одновременно помня свою должность. После визита на радио ему что-то сказали про дикторов, а он ответил, что знает одного диктора – Маргариту Грязнову. Во всяком случае, мне так потом передавали. Однажды председателя Сов-мина Коми АССР Павла Безносова назвала Безносиковым. Думали, ох, раздастся сейчас сверху! Но ничего, пронесло. – Известность обеспечивала какие-то привилегии? – Привилегии? Если имеете в виду, покупала ли колбасу без очереди, то нет. Всегда стояла, бывало, уходила с пустыми руками. Но моим именем пользовались другие. В кинотеатре «Родина» директором работала одна моя очень хорошая знакомая (кстати, бабушка Александра Балашова) и спрашивает меня однажды при встрече: «А что же вы за билетами не приходите?» «Не заказывала», – говорю. А от моего имени кто-то бронировал билеты. Фамилия была известная в свое время. Лежу на операционном столе – узнают. «Это же наш диктор. Мы вас всегда слушали, помним!» Вот врачами, да, всегда была облюбована. Знают, что болею. Жалеют. Если я лежу в стационаре, ко мне в палату постоянно водят каких-то студентов, чтобы рассказывала им, как протекала болезнь, как начиналась. Я же умею описывать. А потом, я запоминаю все препараты, которые используют, какими заменили и так далее. – Дикторам радио приходилось рано вставать. Сейчас осталась эта привычка? – Долгое время сохранялась. Но сейчас поздно ложусь, далеко за полночь. Хочется побольше почитать. И встаю поздно. – А тогда не трудно было приходить в такую рань? – В эфир мы выходили в 6.10, но до этого надо подготовить выпуск, принять сводку погоды, отобрать объявления, с техниками проверить записи, подобрать музыку для заполнения пауз. На все это требуется время. Случалось и на такси, и на попутке добираться. Подвозили даже на машине, которая посыпала песком дороги. Но работа требовала своего. Я выработала привычку спать днем по 15-20 минут. Знала, что в природе все циклично. Надо лишь поймать пик сна. Лечь именно в тот момент, когда с ног валишься. Отбросишь все, и 15 минут спишь крепким-крепким сном. Вот когда шел фильм «Семнадцать мгновений весны», я так верила Штирлицу, что именно так и было. Я тоже пользовалась этим приемом – выключаться на несколько минут. – Маргарита Сергеевна, а как Вы вообще попали на радио? – Училась на втором курсе пед-института, а Юра Уляшев (он был какое-то время заместителем председателя Совмина) учился на физмате, но уже работал по совместительству на радио. Он и сообщил, что объявили конкурс дикторов. «Может, попробуешь?» – «Так у меня ижемский диалект!» Многие коми из других районов эту речь не понимали. Конечно, сомневалась, но пошла на конкурс, и меня выбрали. Беседовала Ольга САЖИНА. · Я действительно не знаю, коми для меня родной язык или русский. · Судите сами, на радио в 60-70-е годы работали Иван Торопов, Владимир Ширяев, Александр Лыюров. Все они были писателями, и их произведения были включены в школьную программу. · Приезжал на встречу и легендарный Левитан. Очень доступный, интересный собеседник оказался. Рассказывал о работе дикторов, давал советы. Но для нас даже посмотреть на него было верхом везения. · Как-то с Володей Мальцевым читали объявления. Я сидела рядом. Он читает: «Горпромторгу требуется бухгалтер-инквизитор». · Однажды председателя Совмина Коми АССР Павла Безносова назвала Безносиковым. Думали, ох, раздастся сейчас сверху! Но ничего, пронесло. На фото: Радиокомитет на опытном поле Коми филиала Академии наук. В первом ряду: В.Ширяев, А.Петрунев, О.Разманова, И.Коданев, А.Попов. Во втором ряду: П.Орлов, И.Торопов, Г.Турьев, А.Ларев. 1963 год. |
Фронтовики получат жилье 
