| Из первых уст |
16 декабря 2011 года |
Александр Боровинских: "Вся моя жизнь, как Ноев ковчег"
Не так давно уникальной даже в масштабах страны коллекцией пополнился музей Института геологии Коми научного центра УрО РАН. Собрание фигурок из цветного камня, насчитывающее более 500 предметов, передал Александр Павлович Боровинских. В особых представлениях этот человек не нуждается. В постсоветский период он стал одним из самых почтенных «долгожителей» на государственно-политическом небосклоне республики. В 1992 году Боровинских возглавил республиканский госкомитет по геологии и использованию недр, а с 1994-го – Министерство природных ресурсов и охраны окружающей среды РК. У руля министерства, ведающего недрами и охраной природы, Александр Павлович стоял почти 17 лет. О своих корнях, зигзагах судьбы, ответственной и интересной работе, многочисленных поездках и увлечениях Александр Павлович рассказал нашему корреспонденту. – Александр Павлович, как себя чувствуете на заслуженном отдыхе? После 17 лет работы на министерском посту, наверное, непросто расслабиться, привыкнуть к иному, более размеренному ритму жизни... – К новому образу жизни, конечно, приноровился не сразу. Но, как говорится, покой и сейчас только снится. Жизнь вошла в новую ипостась, в которой и дел, и забот, и поездок тоже предостаточно. Кроме того, продолжаю работать, являюсь советником двух предприятий – ООО «Стройматериалы» и компании группы «Нобель Ойл», дислоцирующейся в Усинске. Их молодым руководителям, как говорится, в меру сил помогаю преодолевать всякого рода чиновничьи барьеры. С возрастом все чаще свою жизнь пытаешься подвести и под какой-то общий знаменатель, отвечающий твоим исканиям, переживаниям. Размышляя о самом главном, вспоминаю слова марша казачьей добровольческой армии генерала Корнилова, в котором есть такие строки: Господь за нас, Мы победим. Да здравствует Россия! – Эти слова вспоминаются, наверное, не случайно. Ведь Вы родом из оренбургских казаков. А кто-то из Ваших предков воевал в армии генерала Корнилова? – Многие вопросы о корнях, которыми с возрастом все чаще задаюсь, к сожалению, провисают в воздухе. После революции 1917 года казачество было, как говорится, истреблено как класс, корни, традиции – все было выбито под корень. Соотношение себя с казачеством для меня качалось в 90-е годы. Во многом благодаря Борису Алмазову, возглавлявшему представительство Республики Коми в Северо-Западном федеральном округе. Потомок казачьей семьи, он много сделал для пробуждения самосознания в представителях этого сословия, написал книги о казачестве. Мне довелось присутствовать на ярких, содержательных лекциях, которые Борис Александрович читал в Санкт-Петербурге, в институте имени Лесгафта. Так уже в зрелом возрасте я заново приобщился к своим корням, к казачьим традициям. В нашей семье чудом уцелела фотография, на которой запечатлена семья прадеда по линии матери, урядника Оренбургского казачьего войска, кавалера двух Георгиевских крестов. Из казаков были и Кайгородовы, предки по бабушке, и Боровинских, предки по деду. В родовом селе Боровинских – Дуванкуль в Челябинской области – я несколько лет назад побывал в надежде хоть что-нибудь разузнать о предках. Старожилы села показали два старых дома достаточно внушительных размеров. До сих пор местные жители называют их домами Боровинских. Хотя никого из тех, кто когда-то в них жил, в селе не осталось. Время разбросало, раскидало всех в разные стороны. Вполне возможно, что в гражданскую войну кто-то из Боровинских воевал и в Корниловской армии. – Где проходили Ваши детские годы? Удается ли навещать те места? – В селе Капачевка Челябинской области я стараюсь бывать ежегодно. Детство пришлось на трудные послевоенные годы. Но в юном возрасте невзгоды и лишения уходят в тень, заслоняются буйством жизни. С лихвой досталось маме и бабушке, на попечении которой в детстве я большей частью и пребывал. Очень трудно сложилась жизнь матери. С моим отцом, ростовским казаком по фамилии Сафронов, она познакомилась в тюрьме на Дальнем Востоке, куда попала по бытовой статье. После освобождения он уехал на родину и к нам больше не вернулся. Кем только матери не пришлось трудиться: дояркой, разнорабочей в колхозе, в лесхозе... Всю жизнь на тяжелых работах. В 55 лет ее не стало. Еще нашла силы дойти до медпункта. Там и умерла... – Что привело Вас в геологию? Как и когда очутились в Коми республике? – После восьмилетки поехал учиться в геолого-разведочный техникум в Миасс. Выбор на это учебное заведение пал случайно. Учительница географии каждое лето водила наш класс в походы, на экскурсии. Как-то поехали в Миасс, здесь узнал про геолого-разведочный техникум. Ну, думаю, это мое. По окончании техникума получил направление в Киргизию. Успел полазить по Тянь-Шаню, Памиру. После армии вернулся на родину, устроился работать в геолого-разведочную экспедицию, стал учиться заочно на инженера-геолога в Пермском университете. Познакомился с ребятами-геологами из Воркуты, которые и сагитировали поработать в Заполярье. Думал, побуду на Севере годика два-три – и обратно. А вот уже скоро 40 лет, как здесь живу. – Большой отрезок из этих лет пришелся на Воркуту, затем Инту. В приполярном городе в годы перестройки Вы выросли до градоначальника... – В экспедиции «Полярноуралгеология» начинал техником, отработал там десять лет. Случайно попал в Сыктывкар в отдел угольной промышленности в обкоме партии. Три года проработал инструктором. А потом затосковал, решил вернуться в геологию. Чтобы добиться «открепления», требовался вердикт самого Ивана Павловича Морозова. С заведующим отделом угольной промышленности Василием Ивановичем Черновым, помню, пошли к первому секретарю обкома. Узнав о моей просьбе, Иван Павлович рассердился: «Промышленные отделы, вы меня допекли кадровой свистопляской! Квартир на вас не напасешься! Мое условие такое: сдашь обратно квартиру, тогда и возвращайся в Заполярье». В Воркуте все годы мы жили в бараках, сыктывкарская квартира была для нашей семьи первым нормальным жильем. Услышав суровый вердикт, я было заколебался. Однако тоска по любимой работе перевесила, и я согласился с выдвинутым условием. Но так сложилось, что сыктывкарскую квартиру сдать так и не успел. Вышло, что обманул Ивана Павловича. Хотя, думаю, выдвигая свою альтернативу, он не столько пекся о жилплощади, сколько, так сказать, на «вшивость» сотрудников проверял. Выяснял, что больше всего ценит тот или иной сотрудник: настоящую работу или блага цивилизации. В Инте обосновался в 1985 году. Работал начальником геолого-разведочной экспедиции объединения «Полярноуралгеология». Уже надвигались, накрывали перестройка, кризис... Мы спешно достраивали дом для своих сотрудников. Чтобы ввести его в строй, пришлось уступить объединению «Печоршахто-строй» недостроенную геологическую базу. Взамен они довели наш дом до ума. Понятно, что к такой схеме пришлось прибегнуть не от хорошей жизни, но никакого криминала в наших действиях не было. Тем не менее кто-то подал сигнал в Москву, мол, в Инте разбазаривают государственное имущество. Вызвали на «ковер» в Первопрестольную. В столицу страны я отправился с мыслью, что меня собираются снять с работы. В Москве пошел в приемную заместителя министра геологии, знаменитого на всю страну Фармана Салманова, первооткрывателя западносибирской нефти и угля, Героя Социалистического Труда. Там проторчал несколько дней. Хозяин кабинета все время был занят, аудиенцию со мной откладывал. На дворе стоял 1989 год, шахтерские регионы охватили забастовки. В конце второго дня сидения в приемной московского кабинета до меня дозвонился секретарь Коми обкома партии Николай Зашихин. «Слушай, – говорит, – нам срочно нужен председатель исполкома в Инте. Там идут забастовки, выборы будут альтернативные. Соглашайся». «Ни за что, – отвечаю, – в обкоме я уже поработал, хочу остаться в геологии». Потом стали названивать и другие. Но никому согласия я не дал. Сижу в приемной Салманова уже третий день. А в это время забастовщики во главе с Иваном Мохначуком пришли в Инте в нашу экспедицию. Требуют: «Отпустите вашего начальника Боровинских на выборы!» Коллеги снова звонят мне. «Делайте, – говорю, – что хотите, и будь что будет». Выдвинуть-то меня выдвинули, но в предвыборных собраниях я участвовать не мог, так как все еще «под дверью» высокого начальства в Москве сидел. Но выход нашелся и в этой ситуации. На собраниях по выдвижению моей кандидатуры на пост председателя Интинского исполкома на вопросы шахтеров вместо меня с трибуны отвечал прораб геолого-разведочной экспедиции Виктор Садовский. Короче, меня заочно выбрали предисполкома. – Такое, наверное, только тогда, в начале перестройки, могло произойти... – Новость об этом разрешила и мое четырехдневное сидение перед дверьми геологического начальства. Я передал через секретаря Фарману Салманову, что возвращаюсь в Инту. Там уволился по собственному желанию с работы, приступил к исполнению новых обязанностей. – В Инте на посту градоначальника, судя по всему, Вы задержались недолго, так как уже в 1992 году был образован республиканский госкомитет по геологии и использованию недр, который Вы возглавили... – Полтора года у руля исполнительной власти Инты вобрали калейдоскоп событий. Ситуация была архисложная, процветал дефицит, товары первой необходимости распределялись по талонам... Не утихали забастовки, митинги, меня затаскали по площадям, импровизированным трибунам. Запали в память лица некоторых забастовщиков, их слова-перлы. Среди шахтерских активистов, к примеру, выделялся бывший чабан-среднеазиат. Русской речью он владел, мягко говоря, слабо, но всем и вся пытался доказать, что у шахтеров есть «два путя». В это же непростое время в республике, причем раньше, чем в России, был разработан закон о недрах, принятый в феврале 1992 года. Мне тоже довелось участвовать в его обосновании и продвижении. – Вы 17 лет стояли у руля министерства, ведающего в Коми недрами и охраной природы. Что за это время было самым впечатляющим, интересным? – В двух словах не расскажешь. На многих направлениях мы стали первопроходцами. А значит, не обошлось без просчетов, набивали «шишки». В Сыктывкаре, впервые в новой России, состоялся аукцион, на который были выставлены участки нефтяных месторождений. Стали создаваться совместные предприятия по недропользованию. Средства шли в бюджет республики, они очень помогли выстоять в те непростые годы. – Вы были очень мобильным, «разъездным» министром, посетили множество стран. Какая из них подарила самые незабываемые встречи, впечатления? – Обоюдный интерес наших и зарубежных коллег с началом перестройки породил множество совместных мероприятий. Из-за границы посыпались официальные приглашения на всевозможные форумы. Удалось побывать на четырех геологических конгрессах в разных частях света. На очередной конгресс в Бразилию мы ездили с тогдашним Главой республики Юрием Спиридоновым. За глаза Юрия Алексеевича мы называли главным геологом Коми. На подобных встречах, конечно, обсуждаются глобальные проблемы, какие-то практические решения почерпнуть оттуда трудно. Но такие встречи чрезвычайно популярны, на них можно увидеть весь цвет мирового геологического сообщества, узнать самые новые перспективные научные тенденции и направления. Кстати, на конгрессе в Бразилии с докладом выступал и Глава Коми. В Финляндии посмотрел мировой чемпионат по промывке золота. Эти зрелищные соревнования проводятся в Лапландии и собирают команды из многих государств. Отправляясь с очередным визитом в Финляндию, наша делегация не предполагала принимать участие в этом экзотическом состязании. Уговорили финские коллеги. Они же в нашу команду, состоявшую из Михаила Тарбаева и Игоря Деревянко, включили двух финнов. Хорошо помню торжественную церемонию открытия соревнования. Перед глазами «проплывают» флаги стран-участниц: США, Канады, Китая, короче, со всего мира. И вдруг вижу нашу совместную коми-финскую делегацию с флагом... Республики Коми. Ну, думаю, хоть бы никакого международного инцидента это не вызвало. Слава богу, пронесло. Соревнования проходили в огромном ангаре, куда предварительно было доставлено около двухсот ведер с речным песком. А в каждом спрятано по нескольку золотых крупинок и чешуек. Ведра раздают командам, засекают время. Участники лоточками промывают песок, извлекая из них крупинки золота. Мероприятие очень зрелищное. Наша команда, помню, заняла седьмое место. Глядя на происходящее, я представлял, как было бы хорошо такие соревнования проводить и у нас, скажем, на Кожыме. С интересным опытом познакомился на Аляске. Один из здешних предпринимателей облагородил старый старательский полигон с перемытыми участками, с заброшенной драгой, поставил там гостиницу. За туристами дело не стало. Каждый приезжающий мог взять лоток, ему определяли участок, где можно было вымывать золото. «Улов» оказывался не ахти какой, одна-две крупинки. Людей привлекал не столько результат, сколько сам необычный процесс. А еще то, как преподносился результат старательских усилий. Найденную золотую чешуйку помещали в красивую баночку с надписью «Золото Аляски» и вручали туристу. Лучший сувенир, думаю, трудно придумать. – Большой опыт за рубежом накоплен и в сфере экологии. Как на Западе смогли создать условия, когда везде и всюду царит идеальная чистота? – Во многих странах за этим кроются предусмотренные законодательством жесточайшие наказания. В этой связи можно привести в пример Сингапур, один из самых чистых городов мира. Хотя еще недалеко ушло то время, когда город был сильно загажен. Большинство горожан, особенно молодежь, не задумываясь, сплевывали жвачку на асфальт, прямо себе под ноги. Никакими увещеваниями отучить их от вредной привычки не удавалось. Тогда в ход пустили дубинки. Стражам порядка безо всякого суда и следствия разрешалось «перепоясывать» три раза резиновыми палками тех, чьи жвачки припечатывались к асфальту. Такая жесткая мера и стала залогом чистоты в одном из самых густонаселенных городов мира. Кроме системы наказаний во многих странах разработаны и внедрены современные технологии утилизации отходов. В Чехии удалось посетить завод по переработке токсичных медицинских отходов. Это внушительных размеров саркофаг с толстыми бетонными стенами, в котором опасные отходы хоронят, как говорится, на веки вечные. В Европе действуют полигоны по утилизации едва ли не всех видов бытовых и промышленных отходов, начиная от пластика и бумаги и заканчивая отходами деревообработки. К сожалению, в нашей республике применение опыта в этой сфере налаживается с большим трудом. – Александр Павлович, когда-то геологоразведка была одной из ведущих отраслей экономики республики. Есть ли реальные шаги на пути ее реанимации? – Песня с грустным концом. Так я называю крушение этой отрасли. С 90-х годов строка в российском бюджете с наименованием «Геологоразведка» все уменьшалась и уменьшалась, пока почти не сошла на нет. Переориентация была на добывающие компании, которые должны были заниматься также поиском и разведкой новых месторождений. Но средства на эти цели они не вкладывают, извлекая полезные ископаемые уже из открытых минерально-сырьевых источников. Российское правительство тоже до сих пор не озаботилось развитием этой стратегической отрасли. Это большая ошибка и на политическом, и на хозяйственном уровне. К счастью, не загнулась академическая наука, хотя и она выживала очень тяжело. Институт геологии Коми научного центра УрО РАН выстоял, не подвергся столь разрушительным процессам, как производственно-геологические коллективы. Наши ученые работают на достаточно высоком уровне, геологическая наука развивается. – Наверное, не случайно в музей Института геологии Вы передали и свою уникальную коллекцию каменных поделок. По отзывам специалистов, она имеет большую художественную ценность. А если перевести ее стоимость в денежный эквивалент, то можно утверждать, что такого дара в музеи нашей республики до Вас никогда никто не делал. Как и где собирали этот каменный бестиарий? – Коллекция насчитывает около 500 предметов. Это каменные фигурки разных зверей, птиц... Камнерезное искусство развито во многих странах мира, например, в Китае, Австралии, Бразилии... У нас издавна славились этим ремеслом уральские города. И я, и мои друзья ездят по разным регионам, странам, приобретая эти каменные сувениры. Вот и собрался необычный Ноев ковчег. Так мою коллекцию окрестили сотрудники Института геологии, где под нее сейчас отдан целый зал. К камням у меня интерес давний. Впрочем, многие геологи разделяют эту страсть. Например, прекрасная коллекция минералов собрана академиком Николаем Юшкиным. Раньше я коллекционировал образцы камня-дикаря. Потом втянулся в собирание фигурок из цветного камня. Животных и птиц мастера вырезают из мрамора, агата, яшмы, сердолика, янтаря, оникса... Все эти образцы с годами появлялись и у меня. Как любой коллекционер, я тоже не мог пройти мимо новых интересных поделок. В Южной Америке в одном киоске, помню, меня поразил медведь, вырезанный из бирюзы. Эту красивую вещь, как оказалось, делают индейцы одного из тамошних племен. Изысканная безделушка стоила достаточно дорого, я несколько раз подходил к торговой точке, пока в конце концов не купил ее. Впрочем, эти волнения понятны, они присущи каждому коллекционеру. Когда коллекция сильно разрослась, решил передать ее в музей геологии. Сейчас совместно с сотрудниками музея готовим цветной буклет-путеводитель по всему собранию. – Ваши увлечения коллекционированием каменных фигурок, знаю, не ограничиваются... – Много лет собирал монеты разных стран. В увлечении нумизматикой среди коллег я тоже не одинок. Бумажные деньги разных стран многие годы коллекционировал бывший директор Института биологии Коми научного центра Анатолий Иванович Таскаев. Что касается моих «копеечек», то их накопилась увесистая коробка. Надеюсь, наступит время, когда можно засесть над ней с лупой, посмотреть и определить каждую. Еще пацаном увлекся фотографией. Ночи напролет просиживал с фонарем, глянцевателем, печатал снимки. А сейчас такая фототехника! Как я говорю, нынешние фотоаппараты сделаны для дураков – иди и щелкай. Техника у меня простая, но иногда поражаюсь самому себе – такие удивительные кадры получаются. На дисках и флешках фотографии хранить не люблю, обязательно надо увидеть их в натуре. – Из встреч с разными интересными людьми какая, может быть, самая памятная, чем-то интригующая... – Не так давно вновь удалось встретиться в Москве с бывшим руководителем известного всей стране старательского кооператива «Печора» Вадимом Тумановым. Ему уже далеко за 80, но он еще крепок, бодр, издал новую книгу своих воспоминаний. Книга получилась очень интересной, насыщенной яркими событиями, фактами, именами. Автор много места отвел рассказу о золотодобывающей артели «Печора», которую разгромили в середине 80-х годов, да и в целом Республике Коми. Одним из главных действующих лиц книги стал друг Вадима Туманова – Владимир Высоцкий. Чете Тумановых посвящены многие песни знаменитого барда. А их совместная поездка на Колыму, где Туманов отсидел почти десять лет по политической статье, стала канвой других песен Высоцкого, самых пронзительных, спетых не голосом, а «нервом». Беседовала Анна СИВКОВА. Фото из архива А.Боровинских. · В нашей семье чудом уцелела фотография, на которой запечатлена семья прадеда по линии матери, урядника Оренбургского казачьего войска, кавалера двух Георгиевских крестов. Из казаков были и Кайгородовы, предки по бабушке, и Боровинских, предки по деду. Вполне возможно, что в гражданскую войну кто-то из Боровинских воевал и в Корниловской армии. · Песня с грустным концом – так я называю крушение геолого-разведочной отрасли. С 90-х годов строка в российском бюджете с наименованием «Геологоразведка» все уменьшалась и уменьшалась, пока почти не сошла на нет. Российское правительство до сих пор не озаботилось развитием этой стратегической отрасли. Это большая ошибка и на политическом, и на хозяйственном уровне. |
Людмила Завьялова подводит предварительные итоги своей работы в должности уполномоченного по правам человека 
