| Из первых уст |
17 июня 2011 года |
Николай Герасимов: "Гималайская тропа изменила мою жизнь"
На счету геолога, экс-министра промышленности, альпиниста, поэта и просто очень хорошего человека Николая Герасимова – десятки сложнейших восхождений. И каждое нашло отражение в его замечательных стихах,
в записях личных дневников, в очерках. Но поход в Гималаи он вспоминает по-особенному. Именно гималайская тропа и положила начало чему-то большому и значимому. Ощущению свободы, истинному и чистому. Той свободы, которая и помогла ему подняться на многие вершины.
И вот спустя 14 лет Николай Герасимов решил повторить этот неповторимый и в чем-то судьбоносный для него маршрут. – Николай Николаевич, когда Вы открыли для себя Гималаи? – Первый раз в 1997 году. В моей обойме друзей есть десяток известных российских альпинистов, с одним из них – Владимиром Неморотиным – я дружу больше двух десятков лет. Когда-то меня вконец замучили производственные и житейские проблемы. Как вы помните, тогда, в девяностых, властвовал дикий рынок, не было живых денег и требовалось кормить большой коллектив – я был генеральным директором геологического объединения. В те годы жизнь начинала терять смысл из-за бесконечного поиска средств к существованию и элементарных попыток выжить… И как раз в самый критический момент мне посчастливилось заглянуть в Москве в гости к Владимиру Неморотину. Он только пришел с горы. Когда я увидел его фотографии (а он к тому же блистательный фотограф), я и попросил: возьмите меня с собой. И ровно через полгода был взят на эту гималайскую тропу. Это красивейший маршрут в крест Гималаев, позволяющий увидеть самые красивые горы, которые существуют в мире, Чо-Ойю, Амадаблан, Эверест. Попав в эту стихию, вдруг начинаешь видеть и понимать многообразие мира, как ты его никогда прежде не видел и не понимал. Когда, как из окна, видишь перед собой Эверест – большего праздника придумать нельзя. – И Вы прошли эту тропу зимой, когда уже почти никто по ней и не ходит… – Да, прошли втроем: Неморотин, я и бывший воркутинец Володя Полянский. Прошли уже в глубоком предзимье, в конце ноября, когда треккинговый сезон заканчивается. На тропе и в гостиницах, где мы ночевали помимо палаток, очень редко встречались запоздавшие путешественники. Выше пяти тысяч метров все было в снегах, мы попадали в метели и дикие снегопады. И все это складывалось в общий антураж, и в сумме со всем остальным увиденным – было ошеломлением. Эту тропу по большому счету трудно назвать альпинистской, это потрясение осталось на всю жизнь. Да, где-то мы уставали, где-то были и вертикали, и страшно было стоять на километровом обрыве. Где-то подхватывала и ломала горная болезнь, как положено. Но в целом – в сумме – это было ошеломлением и полной взбудораженностью внутреннего твоего состояния. Тогда я впервые в жизни за 30 лет своих разных геологических экспедиций и чиновничьих высот обрел тишину. Тишину такого уровня, когда человек начинает приходить в себя и думать о смысле жизни. Здесь, на равнине, он несется, не замечая, не всегда понимая, зачем он, куда, почему. Мы, выросшие людьми долга, не умеем останавливаться, удивляться красоте, вглядываться. И вот вдруг попадаешь в другую обстановку, в другую философию, в место, где надо остановиться. Впервые за долгие годы я вгляделся в себя: зачем ты? кто ты? – Знаю, что Вы обожаете Рериха, а значит, в каком-то смысле были готовы к этому «ошеломлению»? – Да, и любя, обожая Рериха, я увидел, что он схватил какие-то пять процентов, задел только краешек этой красоты, которая вдруг распахнулась перед нами. – Вы думаете, подобное прозрение дается каждому, кто пойдет по этой тропе? – Почти уверен: у всех наступает момент переосмысления своей личности. Это большое состояние, в которое попадает человек. Когда садишься перед горой и 4-5 часов не можешь оторваться от нее. Гора затягивает, ведет, а ты просто смотришь, как она меняется в красках, в цветах, как уходит в ночь. И начинаешь чувствовать эту вечность, и то, как течет время. Тогда же, во время проживания этого огромного праздника, я и решил непременно пройти по гималайской тропе когда-нибудь еще, со своими детьми. Конечно, мы и в молодости ходили на Уральские горы, и со старшим, и с младшим сыном, и по речкам сплавлялись. Я сам, воспитанный на горах, на геологии, считаю, что неделя со своими детьми и друзьями на любой речке, на любом маршруте дает для жизни на порядок больше нравственных ориентиров. Воспитывать хорошего человека надо у костров, на плотах, в компаниях, которые понимают толк в дороге. – Вы верите в энергетику гор? – Не верю. Ни в энергетику Алтая, о которой много говорится, ни в силу Кайласа на Тибете. Духовность гор в другом. Это чувство когда-то открывшейся красоты и возвращение памяти к этой первозданной красоте. В жизни мы забываем о банальностях, не испытываем потрясений от заката или от рассвета. Мы научились не замечать этого, как траву вдоль забора. А ведь любое путешествие – не обязательно с шансом «залечь» на какой-нибудь вертикали – это уже тоже успех. Однажды, когда в Северной Америке мы делали восхождение на гору Rainer и, выскочив в три утра на хребет, увидели, как из ниоткуда, из облаков выбирается рассветное солнце… Это была лучшая фотография, которую я привез с той горы. Это был мой рассвет! Моя минута! И чувство в этот момент было одно: жаль, что я не могу показать этот рассвет, это чудо всем друзьям. Есть такие особые обостренные состояния, которые переживаются каждый раз. Вспоминаю гору Мак-Кинли. Это тяжелая гора, мы с трудом вошли на нее, едва не попадая в трещины, в которые можно было запросто залететь, нас миновала пурга. Но есть и другие вещи. Есть ощущение: парень, ты сделал это! Ты хороший министр, хороший генеральный директор. Но при всем том, что ты идешь в коллективе, постоять на высоте этой тяжелейшей горы – твоя личная победа. Одним словом, вот это состояние, азарт, ощущение, что все у тебя получится, сохраняется еще на долгое время. А началось все именно тогда, 14 лет назад, после первого похода в Гималаи. – И тогда Ваша реальная жизнь по возвращении как-то изменилась? – Да, до этого я был просто «укатанный» человек, винтик внутри огромного механизма. И, вернувшись с другим ощущением жизни, почувствовал, что меня просто несет: все, что не получалось, что выпадало из рук, стало получаться, сбиваться в какие-то здравые решения, в разумные шаги. – Повторить тропу через 14 лет… А не было внутренней опасности, что она покажется иной? Что будет все по-другому, и праздник, который Вы тогда нашли, закончится? – Было такое ощущение, что я испорчу тот праздник, который жил во мне 14 лет. Это как у Вознесенского: «не возвращайтесь к былым возлюбленным, былых возлюбленных на свете нет…» Но я пошел на это ради сына… И вновь пережил тот же уровень ошеломления. – Давайте по порядку. Ведь это была другая, весенняя тропа. Вы решили показать сыну Эверест. И, как отметили в своих записях: «избавить друзей от очередной пирушки по случаю нечаянно накатившего пятидесятипятилетия, да просто отдышаться на высотных тибетских ветрах от российского распутья». Получилось? – По порядку. Самолет Домодедово – Доха. Самолет в Непал. Наша группа из шести человек, среди которых были мой друг с дочерью, мой сын Илья с двумя друзьями, собиралась в Катманду. Через какое-то время мы поприветствуем Гималаи. Скоро я начну разматывать ниточку знакомой тропы от Луклы до Кала Паттара. По этой тропе ходили Тенцинг и Хиллари, Мессинг и Бонингтон, по ней ходили с десяток моих добрых друзей-альпинистов. В Катманду русскоязычный гид Динеш посвятил нас в последние новости туризма: в апреле-мае поток путешественников достигает сорока тысяч человек, россиян из них – тысяч пять. Потрясли размеры роста Катманду: в 1997 году население столицы не превышало восьмиста тысяч жителей, а сегодня перевалило за три с лишним миллиона. Молодежь уезжает по причине отсутствия работы. Мы видели эти километровые очереди за паспортами. Город задыхается от нехватки электроэнергии, воды. Экология вообще убийственна, мусорные свалки вросли в ландшафт города, соседствуя с жилыми домами, офисами, магазинами. Священная река Багмати позеленела. На ее берегу горят костры, в которых сжигают тела. Принято считать, что огонь расщепляет завершившую земной путь человеческую жизнь на пять стихий: земля, вода, свет, Вселенная, пространство. А еще в Катманду – пыль, бензиновые выхлопы, грязь… При всей этой нищете удивляет радушие местного населения: все улыбаются, весело шумят. Непальцы вообще приветливые, радушные и честные люди. В Непале – культ коровы: буренки всех мастей бродят по городу. Нередкая картина: корова шествует посреди автомагистрали, и поток машин почтенно замирает в ожидании. Кстати, за убийство коровы дают 38 лет. В одном из закутков столицы мы с сыном побрились и стали очень похожи на буддийских монахов. После, в Boudhanath, приобщились к шествию вокруг самой большой ступы в Непале (монумента, способствующего сохранению мира в мире – авт.), сделали свой круг. Попали в руки молодого буддийского монаха, который провел с нами обряд посвящения (или очищения от черной человеческой сути). На следующий день мы перелетели в Луклу. От услуг портеров и гидов дружно отказались. – Насколько я понимаю, профессионалов в группе было только двое: Вы и Ваш друг Аркадий. Для четверых молодых Ваших спутников это была первая горная тропа. Не страшно было за них? – Конечно, как ни мучил я их правилами поведения в горах, было ощущение волнения и тревоги: как они осилят путь, как по ним «пройдет» высота, сколько в них упрямства и жажды одолеть маршрут? Но команда шла бодро, молодые жаждали заглянуть за поворот, убегали от нас, как от пастухов. К двум часам дня мы добрались в Benkar, на высоту 2630 метров. К вечеру сын ошеломил меня вопросом: «Если справлюсь с этим маршрутом, ты возьмешь меня на более серьезную гору?» На следующий день мы поднимались к Намче-Базару, на 3440 метров. Ребята разве что не летали, еще день – прогулка в Тnamе на 3900 метров. Тропа была потрясающе красивой: тянулась сосняками, рододендроновыми кустарниками, которые полыхали розовыми, красными и белыми кострами вдоль всего склона. Путь до монастыря у нас занял примерно пять часов. Там мы покрутили барабан, попили чаю, посмотрели на монахов. Еще день – маршрут Намче-Базар – подьем к монастырю Тяньгбоче. Таких затяжных и крутых троп у нас не было и в дальнейшем не встретится. Для себя я понял очень важное: мои молодые спутники вне слов и похвал умеют ходить, наслаждаться горами и готовы к вершинам, по крайней мере – к Кала Паттару. От встретившейся русской девушки мы узнали, что 17 мая, в полнолуние, Непал празднует день рождения Будды. Еще день – маршрут Deboche-Periche. Шли мы не спеша, наслаждались ветром, теплом, красотой стены Лходзе – ребристой, заснеженной красавицы с тремя пиками. Поутру мелькнул и спрятался в облака и Амадаблан. Стена Лходзе и на следующий день – новая взлетающая в небо фантастическая глыбища камня, льда, снега…. – Потрясающие, наверное, ощущения… – Это испуг и восторг в душе, трепет и поклонение, радость и робость. А за нею – Эверест, по сравнению с которым человек кажется мизерной песчинкой. Назавтра – конечная точка нашего пути – прогулка на Кала Паттар (Черный камень). С ее вершины открывается лучший вид на Эверест, главную гору мира. До Горак Шепа мы добежали без надрыва, хотя последняя, предвершинная четверть четырехсотметрового взлета досталась тяжело, я немного поджег глаза на солнце, а ведь в рюкзаке лежали две пары очков. И сын хлебнул «горняшки» (горная болезнь – авт.), испытав сильную головную боль, на вершину вошел на автопилоте. И все это время он шел впереди меня. Да, если это и тропа, то тропа, как ни крути, для одержимых людей. – Как же Вы все-таки встретили свой юбилей? – Намче-Базар. Команда поздравила: вытащила меня из кровати, расцеловала, подергала за уши. А я в это время думаю, что вот сейчас лавина звонков обрушивается на мою жену Ольгу. А я так далеко… Сводил команду в музей Эвереста. Это жесткая, пронзительная, упрямая история становления гордого народа, обживания им круч и долин, формирования устоев и традиций, врастания в камни и скалы. Эверест – самая дерзкая страница в судьбе народа: половина из полутора тысяч, взошедших на гору, – шерпы, Тенцинг – их Гагарин, первым освоивший космос вершины, Хиллари – бог, после восхождения оставивший навсегда свое сердце в этом краю и ему посвятивший жизнь. Он строил школы, мосты, собирал деньги по миру на помощь нуждающимся. И это подвижничество продолжалось всю жизнь. Перед ним преклоняли голову крестьяне и короли, монахи и пилигримы. А вторую половину дня я провел в гостиной, у полки с книгами и альбомами, большей частью посвященными истории Эвереста. – Кстати, Вы, как человек, не умеющий прожить ни дня без книги, берете ли в походы литературу? – Непременно. На эту тропу я взял книгу «Школа для дураков» Саши Соколова. Предыдущие попытки справиться с ней успехом не увенчались. Но тут, смакуя каждую строчку его неповторимой стилистики, я еще раз убедился: до каждой книги надо дорасти. – Из каждого похода Вы приносите стихотворение. Мне очень запомнились строчки, написанные после Вашего восхождения на Мак-Кинли: «Поживу час-другой я у самого синего неба и на землю пойду, там глаза проглядела жена». А что Вы принесли из этого путешествия? Процитируйте хотя бы одну строфу… – Тогда, 14 лет назад, в первом походе в Гималаи появилась только одна строчка. А какая – догадаетесь сами. Мы меняем обличья, повадки И бываем несносны порой, Наступая друг другу на пятки, А Гора остается горой. ... Словно крылья расправим палатки, Обожжем свои души зарей И поймем, что мы снова в порядке. ПУСТЬ ГОРА – ОСТАЕТСЯ ГОРОЙ! Беседовала Марина ЩЕРБИНИНА. Фото из личного архива Николая Герасимова. · Когда-то меня вконец замучили производственные и житейские проблемы. Как вы помните, тогда, в девяностых, властвовал дикий рынок, не было живых денег и требовалось кормить большой коллектив – я был генеральным директором геологического объединения. В те годы жизнь начинала терять смысл из-за бесконечного поиска средств к существованию и элементарных попыток выжить… · Когда, как из окна, видишь перед собой Эверест – большего праздника придумать нельзя. · Тогда я впервые в жизни за 30 лет своих разных геологических экспедиций и чиновничьих высот обрел тишину. Тишину такого уровня, когда человек начинает приходить в себя и думать о смысле жизни. Здесь, на равнине, он несется, не замечая, не всегда понимая, зачем он, куда, почему. · Духовность гор в другом. Это чувство когда-то открывшейся красоты и возвращение памяти об этой первозданной красоте. · Вспоминаю гору Мак-Кинли. Это тяжелая гора, мы с трудом вошли на нее, едва не попадая в трещины, в которые можно было запросто залететь, нас миновала пурга. Но есть и другие вещи. Есть ощущение: парень, ты сделал это! · Потрясли размеры роста Катманду: в 1997 году население столицы не превышало восьмиста тысяч жителей, а сегодня перевалило за три с лишним миллиона. · В Непале – культ коровы: буренки всех мастей бродят по городу. Нередкая картина: корова шествует посреди автомагистрали, и поток машин почтенно замирает в ожидании. Кстати, за убийство коровы дают 38 лет. · Тропа была потрясающе красивой: тянулась сосняками, рододендроновыми кустарниками, которые полыхали розовыми, красными и белыми кострами вдоль всего склона. |
Александр Головко: "У наших выпускников нет проблемы невостребованности" 
