Ребекка Магомедова: "Почему нам приходится выживать?"

Имя Ребекки Магомедовой хорошо известно в музыкальном сообществе республики. И не только как талантливого пианиста. Ребекка – человек со своим видением ситуации, сложившейся
в области культуры. Личность, которая в предлагаемых условиях – плыть по течению или бороться – непременно выбирает второе. Разумеется, если находит, что это второе – единственно верная и справедливая позиция. В этом смысле Ребекка Магомедова – человек неудобный: спорит, доказывает, задает «лишние» вопросы. Болезненные, неудобные, ибо кто, как не она, поработавшая в ведущих республиканских учреждениях культуры, видит проблему, что называется, изнутри. И вот один из них: почему только за этот год из республики уехало такое количество талантливых артистов, в числе которых Сергей Кисс, Лариса Поминова, Светлана Мерзлова, Николай Бутенин
и ровно половина коми студии – выпускников Санкт-Петербургской театральной академии.

Добавим, что Ребекка – выпускница Тольяттинского музыкального училища и Нижегородской консерватории по классу фортепиано. В обоих случаях – краснодипломница. Успешно закончила аспирантуру сразу по двум специальностям: «концертмейстерское мастерство» и «камерный ансамбль». Сегодня – один из самых востребованных концертмейстеров республики. Служит в академическом театре драмы им. В.Савина заведующей музыкальной частью. Параллельно – театральный промоутер: снимает на видеокамеру постановки, поддерживает ею же разработанный театральный сайт.

– Ребекка, как ты оказалась в Сыктывкаре?

– Так повернулась жизнь. А в Сыктывкаре живут мои родители. В республиканской филармонии была вакансия концертмейстера: незадолго до этого ушел из жизни замечательный музыкант Владимир Горленко. Меня взяли, тем более что мне не нужны были квартира и подъемные. Да и красный диплом консерватории, и аспирантура тоже немало значат.

– Почему же ушла из филармонии?

– Как ни странно, но в филармонии почему-то нужно было непрерывно доказывать, что ты занимаешься достойным делом. На мой взгляд, любая творческая организация должна как-то разделять проекты. Есть те, на которых нужно зарабатывать. А другие просто должны быть. Необходимо поддерживать свои коллективы. Нельзя предъявлять ансамблю народной музыки «Зарни ель» или ансамблю инструментальной музыки «Вдохновение» претензии, что они себя не окупают. У «Зарни ель» однажды сняли концерт: билеты якобы не раскупались. А в этом коллективе работают уникальные музыканты, им надо дать возможность ездить, делать новые программы и за это платить. Так это когда-то и было: успешные гастроли, концерты.

А сегодня? Это же нонсенс: музыкантов такого уровня в республике – кот наплакал, а таких, как Сергей Гусев (руководитель ансамбля), – нет вообще. Но при этом люди работают почти на голом энтузиазме, замучены выездами по детским садам, выступлениями на корпоративах. И вот музыканты предлагают свой концерт, сольный. Это для них очень важно: музыканты так растут, развиваются. Ну дайте же им возможность выступить, пусть даже будет продано немного билетов.

Сама я по жизни боец, и ни за что бы не позволила вот так отменить выстраданный концерт, пусть даже в зале будет немного зрителей. Нельзя обижать творческих людей. Подобная позиция администрации в зачатке может уничтожить творческие порывы артистов, а без этого они просто загнутся. Чего же потом их беспрерывно укорять, что билеты не распродаются и народу они не нужны?

– Но однажды и ты сдалась…

– Сдалась. Когда три раза подряд в одной из городских гимназий пыталась рассказать детям о Модесте Мусоргском и играла его «Картинки с выставки». Сломалась я не сразу, а на третьем визите, когда меня попросили во время рассказа еще и гимнастику с детьми провести. Тут уж – извините. С одной стороны, я все прекрасно понимаю: филармония – прокатная организация и на мне должна зарабатывать, но у меня другой профиль – играть классическую музыку.

– И на хорошем инструменте.

– Да. А с этим в республике вообще беда. Какой мне было смысл ездить как пианисту от филармонии, когда практически нигде нет инструментов? А если они и есть, то у фортепиано либо не окажется черных клавиш, либо одна из них будет выдавать сразу три звука. Или педаль начнет западать. Да чего уж говорить о периферии: в фойе филармонии мы играем на инструменте, который вообще трудно назвать роялем. А люди слушают и думают, что вот так и надо, такой и должна быть музыка. Между тем гармония и созвучие в музыке вызывают физиологическое наслаждение, когда звучит настроенный аккорд, человеческий организм отвечает таким же согласием.

– Года два назад в республике бурно обсуждался переход учреждений культуры в АУ – автономное учреждение. На новую форму перешли практически все. Но ни один руководитель не расскажет, что в связи с этим изменилось. А ты что думаешь по этому поводу?

– Наше государство, во всяком случае по отношению к культуре, ведет себя следующим образом: есть проблема – ее нужно не решать, а ампутировать. Автономка – это маленькая ампутация. Учреждения культуры просто кинули на амбразуру: как хотите, так и разбирайтесь. С одной стороны, я понимаю чиновников, которые хотят от нас избавиться. Не видит, например, тот же минфин от нас результатов. А без денег – какой результат? Все запутанно, а главное – не понятно, кто это все будет разгребать.

Сегодня в театре драмы
им.В.Савина сложилась ситуация: у нас уходят специалисты. Причина понятна – резко сократились зарплаты. На их место приходят люди, не обученные ремеслу. У нас нет художника по свету, последний ушел работать на пивзавод. И не за какую-то мифическую зарплату, а на 15-20 тысяч. А для культуры подобная зарплата – безумные деньги.

Но ведь тот же свет в театре – это тоже главное действующее лицо. Такое же, как актер. Да и вообще, если в цехах не будет грамотных руководителей, способных научить профессии своих подчиненных, то не будет и театра. Без тех же монтировщиков театру никуда. Вспомните рассказ Зощенко «Монтер» – «без монтера нет жизни на театральных подмостках…». Но разве можно прожить на пять тысяч рублей, которые получают монтировщики? И при этом они в отличие от меня, скажем, не имеют возможности где-то подработать, так как вынуждены находиться в театре с утра до ночи.

Вот еще пример. Уехал замечательный артист Николай Бутенин, который много лет работал здесь после Щукинского училища. Сегодня он работает в тульском театре, успел сняться в сериале: за десять съемочных дней – 110 тысяч рублей. Уехал артист, легко отпустили. Да неужели он, отдавший часть жизни этим стенам, даже звания не заработал за столько лет?

Система стимулирующих надбавок, хочу это подчеркнуть, –страшный бич для искусства. Хуже придумать невозможно, разве что уж совсем закрыть учреждения культуры. Раньше человек знал, за что и сколько он получит по своему разряду. Если он работал хорошо, директор поощрял его квартальной премией. И никто при этом не пытался выяснить, вычислить, кто сколько получает. А сегодня – заявляю об этом с полной ответственностью – практически во всех учреждениях культуры люди поголовно заняты подсчетами: сколько получил он, а сколько – его коллега. У многих, очень многих складывается ощущение, что его недооценили. Половина творческой энергии уходит на то, чтобы выяснить, за что кого-то поощрили, а другого – нет.

Это страшная штука, и не ясно, сколько это будет продолжаться. В системе АУ стимулирующий фонд зависит от доходов театра, ну а если театр ничего не заработал? Значит, как ни вкалывай – ты ничего не получишь. И где стимул работать? В силу финансовых обстоятельств я была вынуждена освоить несмежную профессию – видеосъемку, а это безумное количество сил и нервов, так как монтировать приходилось по ночам. И все только потому, что в республике заработать на жизнь пианизмом – невозможно.

– Сложная ситуация…

– Сложная. В театре многое держится за счет каких-то невидимых, почти полубиологических, отнюдь не финансовых связей. Я могу подойти к художнику и попросить его помочь что-то сделать, остаться поработать ночью. Так было, например, со сказкой «Снегурочка на острове пиратов», которую написал и поставил и.о. главного режиссера Женя Софронов. Я считаю эту сказку одним из самых удачных проектов этого года. Так вот, когда мы начали выбиваться из графика, наши ребята торчали в театре денно и нощно, репетировали по ночам. У нас все-таки потрясающий коллектив, хорошая труппа. Люди, с которыми интересно, они начитаны, талантливы, образованны.

Но вот эта атмосфера в связи с «автономкой», когда связи постепенно начинают утрачиваться из-за пресловутых товарно-денежных отношений, которые нам пытаются навязать сверху.

Еще одна, на мой взгляд, совершенно отвратительная ситуация: мы не можем взять сотрудника без соответствующего образования. Если человек умеет делать дело на отлично – какая разница, есть ли у него образование? Вспомните Татьяну Пельтцер – звезду советского кинематографа и театра. Гениальная актриса не заканчивала театральный вуз, и таких примеров – тысячи. Возьмите Евгения Гаврилова, актера, режиссера, певца, которого знают и в республике, и за ее пределами. Но в театре оперы и балета он официально может числиться только артистом хора второй категории.

– Известно, что не очень удачно сложилась и судьба коми студии – выпускников Санкт-Петербургской театральной академии…

– Не очень удачно – для нашего театра. Уехавшие же, уверена, устроились. Какой смысл было их учить, если республика не смогла принять их обратно?

Дело еще и в том, что я не вижу в культуре республики стратегии. Не понимаю, куда «плывет корабль». Меня все время мучает вопрос: здесь можно сделать очень многое, но почему при этом нужно угробить столько здоровья, физических и моральных сил? Почему нельзя просто работать по профессии?

Еще одна загадка для меня: почему в Республике Коми лицом театра является директор, а не художественный руководитель, режиссер – в драматическом театре, дирижер – в оперном, как это было во все времена? Это редкость, когда директор может взять на себя ответственность быть еще и продюсером, например. Низкий поклон в этом плане Валентине Ивановне Судаковой – директору театра оперы и балета. Она взяла на себя ответственность выступить продюсером такого проекта, как опера «Богема», который, уверена, стоил весьма недешево. На мой взгляд, эта одна из самых блистательных работ театра оперы и балета.

Но как в дальнейшем сложится судьба этого театра? Если с переходом на «автономку» у драмтеатра и филармонии есть хоть какой-то маневр и шанс выжить, хотя непонятно, почему мы все время выживаем, а не живем, то как же быть оперному? Опера и балет – это высокое и очень дорогое искусство. Если хотите, это бренд региона, который нужно содержать. Невозможно зарабатывать самим, имея штат в триста человек. Вообще условия, прописанные в пресловутом законе об АУ по отношению к таким театрам, я считаю циничными. Звучит примерно так: либо топиться, ребята, либо вешаться. Выбирайте.

И еще, я уверена, что очень скоро настанет время, когда всем нам нужно будет как-то определиться. Продолжать делать вид, что все хорошо, и закрывать глаза на все эти проблемы будет попросту невозможно. По-моему, нужно просто быть честными: если мы не нужны – закройте нас, и мы уедем. Если нужны – дайте работать и дышать свободно.

Беседовала
Марина ЩЕРБИНИНА.

Фото Дмитрия НАПАЛКОВА.

· Нельзя предъявлять ансамблю народной музыки «Зарни ель» или ансамблю инструментальной музыки «Вдохновение» претензии, что они себя не окупают.

· С одной стороны, я все прекрасно понимаю: филармония – прокатная организация и на мне должна зарабатывать, но у меня другой профиль – играть классическую музыку.

· Но ведь тот же свет в театре – это тоже главное действующее лицо.

· В силу финансовых обстоятельств я была вынуждена освоить несмежную профессию – видеосъемку, а это безумное количество сил и нервов, так как монтировать приходилось по ночам.

· Дело еще и в том, что я не вижу в культуре республики стратегии. Не понимаю, куда «плывет корабль».

· Опера и балет – это высокое и очень дорогое искусство. Если хотите, это бренд региона, который нужно содержать.

ТАКЖЕ В РУБРИКЕ

№119 (4516) - 23 июня 2011 года