Мартиролог Николая Антонова

/ Энтузиаст из Воркуты создает уникальный многотомник памяти жертв тоталитаризма из финно-угорских регионов

Большие, значительные дела чаще всего совершаются без помпы, тихо, незаметно. Еще один пример этого – финно-угорский мартиролог воркутинца Николая Антонова.

Три уникальные книги, подготовленные Николаем Ивановичем, казалось, должны были сделать его хотя бы в Воркуте личностью достаточно известной. Но ничуть не бывало. В заполярном городе, как выяснилось, о его трудах никто не знает, с немалыми трудностями удалось найти и его домашний адрес. Но наша встреча все-таки состоялась. И представилась возможность рассказать о подвижнической деятельности этого человека читателям.

Добровольный затворник

Поддавшись повальному «отчаливанию» с севера, Николай Антонов с женой тоже не устояли перед соблазном и несколько лет назад перебрались жить в Белгородскую область. Думали, что порвали с Заполярьем навсегда. Но два года, проведенные в центральной России, не примирили с новым местожительством, породив небывалую тоску по оставленному городу. Другие бы, наверное, все-таки смирились. Антоновы же не нашли ничего лучшего, как вернуться. О чем нисколько не жалеют. «Теперь из Воркуты мы никуда», – уверенно говорит Николай Иванович.

Что же касается увлекшей его сейчас работы, то афишировать ее у него не остается ни времени, ни сил. Одна из комнат в квартире Антоновых, напичканная техникой, и служит хозяину дома кабинетом, в котором он и проводит все время, если не подводит техника. Чаще всего подводит оперативная память компьютера: ее катастрофически не хватает. Знакомые компьютерщики, зная, чем он занимается, охотно помогают. Электроника в порядке, значит, можно забуриться в своей «берлоге».

Выход в свет первых двух томов финно-угорского мартиролога прошел почти незаметно. По поводу их выхода не устраивалось презентаций, пресса до сих пор не обмолвилась о деятельности Антонова ни словом. Быть может, причина этого кроется в крохотном тираже двух подготовленных им книг – всего по 200 экземпляров. Несмотря на это, ими гордятся крупнейшие библиотеки всех финно-угорских регионов. Николая Ивановича удивило то, что экземпляры этих библиографических редкостей уже имеются в одном из самых богатых книжных хранилищ мира – в библиотеке конгресса США. В этом году планируется выход еще одного тома, который наверняка тоже пройдет без какого-либо ажиотажа. «Это нормально, – говорит Николай Антонов. – Ведь я работаю не ради какой-то популярности. Просто хочется свести воедино и помянуть представителей финно-угорских народов, пострадавших безвинно».

Поиск корней

Антонов рассказывает о своей работе без всякого пафоса. Нет у него и готовых ответов на вопрос, с чего начался этот поиск. Рассуждает, что корни его, быть может, тянутся еще с детства, с юности. Провел он их в поселке Красногорск в Республике Марий Эл. Поселок был интернациональным, смешанной была и семья Антоновых: мать – русская, отец – мариец. Интернациональное воспитание затушевывало, сводило на нет любую самобытность, национальную особенность. Да и задаваться вопросами, откуда ты, кто твои предки, в те годы было не принято. Уже гораздо позже Николай Иванович самые поразительные и пронзительные открытия сделал в прошлом своей семьи. Бабушка по отцу – Дарья Антонова – была крепкой хозяйкой большой марийской семьи в селе Лапко-Помаш. Небольшой дом увеличила до небывалых размеров, дабы все дети проживали рядом, под одной крышей. Антоновы имели свою мельницу, держали много скота. И стали бельмом на глазу советской власти. Легко отделались: лишились хозяйства, а тюрьмы и сумы избежали. А вот предкам по матери, семье русского священника Кедрова из чувашского села Большие Яуши, пришлось тяжелее. Мать Николая Ивановича никогда не заикалась о прошлом своих близких, видимо, слишком тяжело и страшно было даже вспоминать об этом. Хранила молчание и мамина сестра, тетя Зоя, веселая, мужественная женщина, всю Великую Отечественную войну прошедшая фронтовой медсестрой. Лишь недавно Антонов узнал, что Кедровы после революции лишились дома, родителей арестовали, дети так до конца жизни и не смогли завязать контакты друг с другом. А тетя Зоя как дочь служителя культа и социально вредный элемент отбывала до войны лагерный срок на Дальнем Востоке.

Все эти факты, их сопоставление и анализ, попали в орбиту Николая Антонова относительно недавно. А перед этим была обычная жизнь рядового советского человека. После школы мечтал стать гуманитарием, а попал на факультет промышленного и гражданского строительства института в Красноярске. В 1966 году в школах СССР был двойной выпуск: отменили одиннадцатилетку, поэтому абитуриентов в вузах стало в два раза больше – и одиннадцатиклассники, и десятиклассники. Из всего класса, сплоченного, крепкого, умного, один Николай сумел тогда поступить в вуз.

Работа в проектном институте, на объектах коммунального строительства в Йошкар-Оле и в родном Красногорске приносила удовлетворение. Пока в середине 70-х годов в стране не наступил продовольственный кризис. Жена Антонова часами выстаивала очереди за хлебом, банкой консервов. Он тоже не находил себе места.

Выход из тупика Николаю Ивановичу подсказало объявление в «Строительной газете». В заполярной Воркуте требовались специалисты на цементный завод. Была не была, решил наведаться на «чудную планету» и он. В Йошкар-Оле буйствовала весна. Прихватив болоньевый плащ, Антонов сел в самолет. И попал на край земли. В незнакомой Воркуте по дороге на цементный завод он из автобуса с удивлением взирал на торчащие из сугробов железные трубы. Что бы это значило? Оказалось, это трубы от заваленных снегом гаражей. Немало удивили и богатые по сравнению с родиной прилавки магазинов. Устроившись на работу в институт «Печорпроект», перед отъездом в аэропорт инженер зашел в продуктовый магазин. И не нашел ничего лучше, чем затариться пельменями. Сейчас Николай Иванович с улыбкой вспоминает этот свой промах и со смехом рассказывает, какую кашу в сумке довез до дому.

Шире круг

Заполярный город почти на 30 лет сделался родным для Антоновых, здесь выросли сын и дочь. Инженер, производственник, технарь, загруженный в эти годы работой, он не успевал окунуться еще в какие-то сферы. Начавшаяся перестройка раздвинула горизонты. В воркутинской газете «Заполярье» стали печатать биограммы бывших политзаключенных, оставшихся после отбытия сроков работать в Воркуте. Тут Антонов и приметил, что среди них были марийцы, люди одной с ним национальности. Тогда же захотелось узнать, продолжают ли марийцы населять Заполярье. Бросил клич, откликнулось около 80 человек. Создал в Воркуте марийское землячество. Позже зарегистрировал Коми региональное землячество марийцев с центром в Воркуте. Стали приглашать на родину, он участвовал во всех проводимых в 90-е годы съездах в Йошкар-Оле, выезжал в другие финно-угорские регионы. С удивлением и с интересом знакомился с ближними и дальними сородичами финно-угров – эстонцами, венграми, финнами. Уезжал из Воркуты с легкой сумкой, а возвращался с мешками литературы. Шутит: «Как это меня тогда жена не выгнала из дому за эти макулатурные завалы?» Каждую свободную минуту читал, погружаясь в финно-угорскую тематику. С некоторыми выводами исследователей не соглашался, другие отзывались болью, ранили. Больше других задевали цифры и факты, связанные со сталинскими репрессиями, унесшими десятки тысяч жизней ни в чем не повинных людей.

Бывая в Йошкар-Оле, интересовался, сколько пострадало в репрессии марийцев. Ответа никто не знал. Стал собирать материалы. Связался с международным «Мемориалом», несколько раз ездил в Москву. Там снабдили дисками, на которых были записаны десятки, сотни тысяч фамилий жертв ГУЛАГа. В большинстве регионов России начали издавать свои мартирологи. Информации накопилось столько, что впору было в ней потонуть. Поиск натыкался и на другие, подчас неожиданные барьеры. Каждый регион книгу памяти выпускал по собственному «сценарию»: в одних отсутствовали статьи, по которым люди были осуждены, в других опускалась национальная принадлежность. Арестованные и осужденные земляки Антонова по-разному называли себя, кто-то говорил, что он мариец, а кто-то – черемис. Предстояло все выяснить, изучить, сосчитать.

Поначалу Николай Иванович внимательно вчитывался в биографию каждого человека, попавшего в орбиту его поисков. Про себя изумлялся, негодовал. По политической 58-й статье марийскими этапами отправляли в ту же Воркуту неграмотных крестьян и крестьянок. Одна из них, из глухой марийской деревни, препровождалась в лагерь с формулировкой «американская шпионка». Какими секретными сведениями поделилась с заокеанскими службами неграмотная крестьянка? Или такой пример. Казусный, но от этого не менее драматичный. Один мариец назвался сыном генерала Эйзенхауэра, за что и схлопотал срок. Теперь невозможно сказать, был ли он душевнобольным или же так, заведомо абсурдно, реагировал на беспредел, творимый в стране. Поразили политические процессы, продолжавшиеся уже после смерти Сталина, в 1957 году. Среди пострадавших в этот период тоже были марийцы.

Без конца и края...

Вскоре объем фактуры заслонил конкретных людей. Качество перешло в количество, как говорит Антонов. Разрастался и его марийский том. К работе проявили интерес на родине. Но средств на издание книги так и не нашли. Одновременно с марийцами Николай Иванович начал собирать сведения и о морд-ве. Мордва – самая многочисленная из финно-угорских народов России. Но в конце 90-х воркутинец еще не мог собрать всю информацию о пострадавших, поэтому его мордовский том включал лишь несколько тысяч имен. В Саранске оказались порасторопнее, нашли средства на издание. Так второй том финно-угорского мартиролога увидел свет раньше, чем первый. В конце концов вышла и первая книга, издали ее тоже в Саранске.

Знакомство с историком Михаилом Рогачевым, с работой Коми республиканского фонда жертв политических репрессий «Покаяние» привлекли внимание Антонова и к судьбам коми, коми-пермяков, пострадавших по 58-й статье. Удалось собрать материалы на четыре тысячи человек, совместно с М.Рогачевым сделан компьютерный вариант третьей книги мартиролога. Издать его в 2009 году пообещал руководитель консультативного комитета финно-угорских народов Валерий Марков.

«Работы – непочатый край», – констатирует Николай Антонов. Уже после издания мордовского тома банк данных о двух народах – эрзя и мокша – у него пополнился еще на 12 тысяч(!) имен. Впору издавать приложения к первой книге. Интерес представляют и народы, которые были депортированы с родных мест. Финно-угры этой участи тоже не избежали, в опалу попали ингерманландские финны, ижора, водь... В сталинских лагерях томились десятки тысяч эстонцев, в них побывало немало и финнов, и венгров. Как подступиться к поиску сведений о них? Ведь архивы, касающиеся иностранных граждан, все еще остаются недоступными для исследователей. Интерес к деятельности Антонова проявляют эстонцы, которые снабдили его списками своих соотечественников. Но эти списки на эстонском языке, а в Воркуте нет специалистов, досконально знающих этот язык. Очереди ждут и другие финно-угорские народы, недосчитавшиеся в годы тоталитаризма десятков тысяч своих представителей. В том, что последуют новые тома финно-угорского мартиролога, сомневаться не приходится. Работа по увековечению памяти не прервется, пока есть и такие подвижники, как Николай Антонов.

Анна СИВКОВА.

Фото автора.

г.Воркута

ТАКЖЕ В РУБРИКЕ

№6 (3920) - 16 января 2009 года