Газета "Республика" №201 (3875) - 31 октября 2008 года

Игорь Ластунов: "Cейчас даже у наших ближайших соседей русский народ оказался виновным в репрессиях, в голодоморе..."

Николай Морозов: "Народ наш российский воспринял 1937 год как уничтожение начальства, которого у нас никогда не любили"

Михаил Рогачев: "Патриотизм заключается в том, чтобы сострадать родине и говорить правду. Какая бы она ни была. И о хо

День памяти жертв политических репрессий и День народного единства, конечно, случайно соседствуют в календаре, однако в этом соседстве есть какой-то коварный смысл: наше общество никак не может «примириться» и «согласиться» по ключевому для ХХ века вопросу: оправданны ли миллионные жертвы ради построения светлого будущего, и шире: какое общество у нас строили – справедливое или преступное? Согласитесь, что историки не самые последние люди, которые должны дать ориентиры обществу в этом вопросе. В сегодняшнем разговоре принимают участие известные в республике историки – председатель правления республиканского фонда «Покаяние» Михаил Рогачев, доценты Коми республиканской академии госслужбы и управления Николай Морозов и Игорь Ластунов.

– На телеканале «Россия» в этом году запущен масштабный проект «Имя Россия». Страна голосует за историческую личность, которая достойна олицетворять нашу страну, нашу многовековую историю – для потомков в том числе. И вот из 12 имен-финалистов проекта трое – кровавые диктаторы: Иван Грозный, Ленин и Сталин. Заметьте, нет ни одного исторического деятеля, который бы олицетворял борьбу с тиранией, – ни Сахарова, ни Солженицына, ни Радищева, ни Герцена. Льва Толстого нет, если уж на то пошло... Как вы полагаете, почему россияне делают такой выбор? Не кажется ли вам, что проведи такое голосование лет пятнадцать назад, его результаты были бы совсем другими?

И.Ластунов: – К диктаторам можно отнести и Петра Первого...

М.Рогачев: – Петр Первый – диктатор по происхождению, так сказать. И Иван Грозный тоже. Интерес к Сталину (я все же не стал бы говорить, что это любовь – не по любви выбирали, а по известным именам) определяется, с моей точки зрения, двумя обстоятельствами. Во-первых, это интерес старшего поколения. Это люди, которые жили, влюблялись, страдали в это время. Это их время, когда имя Сталина не подвергалось никакому осуждению. Двадцатый съезд прошел, о нем быстренько забыли, а потом у нас о Сталине не говорили ни хорошо, ни плохо. Им очень как-то неудобно и неприятно признавать, что Сталин был тираном, Сталин был убийцей. Получается, что как бы и их жизнь прошла неправильно. Им приятнее связывать имя Сталина с Великой Победой, приятнее вспоминать о нем, как о полубоге, потому что Сталин, особенно после войны, стал бронзоветь и приобретать черты настоящего божества. Ему приписывались все победы: Сталин взял Берлин, Сталин одержал Победу, Сталин построил Магнитку, Сталин провел коллективизацию... Не народ, не страна, а Сталин.

И вторая, может быть, более общая причина. Россия вообще, так уж получилось, всегда была строго централизованным государством, где вертикаль власти замкнута на одной личности. Царь ли это, император, или великий князь, генеральный секретарь ЦК КПСС... Эта строгая централизация власти в принципе и привела к пониманию того, что у нас на первом месте государство, а на втором – человек. Все, что хорошо для государства, то замечательно. Все, что хорошо для человека, надо еще посмотреть, хорошо ли это для государства.

И к Сталину многие подходят как к олицетворению государства. Если при Сталине государство достигло успехов, то пусть у него и были недостатки, но главное – государство у него было на первом месте. Не случайно у таких людей главный аргумент – мифическое высказывание Черчилля о том, что Сталин принял страну с сохой, а сдал с атомной бомбой. Самое интересное, что никто не может сказать, когда Черчилль это произнес. Цитата стала расхожим местом, но я не знаю первоисточника. Недавно один из историков провел такое исследование. Он посмотрел все публикации Черчилля, вплоть до полного собрания его сочинений с письмами и так далее. Черчилль все же Нобелевский лауреат по литературе. И он не нашел такого высказывания Черчилля. В общем, первоисточник загадочен. Но цитату эту часто употребляют. Потому что в данном случае Черчилль оценивает Сталина как государственника. А то, что в этом государстве от сохи до атомной бомбы нарушались права человека, гибли миллионы людей, ну что ж, так угодно было для государства.

А третья причина – ну очень не хочется, стыдно, наверное, обидно признавать за своей страной, которую ты любишь, в которой ты вырос, вот такое прошлое. Может быть, из-за этого стараются забыть, затушевать, задвинуть все то неприятное, что связано со Сталиным, и оставить все то, что считается, я подчеркиваю, считается хорошим.

Н.Морозов: – Я во многом согласен с Михаилом Борисовичем, но в то же время кое-что вызывает у меня большие опасения. Опасения вызывает не сам факт персонификации. Персонификация, наверное, даже в матрице русского национального характера лежит. Поэтому не нам ее осуждать или как-то комментировать. Это как бы реализация каких-то вещей коллективного бессознательного. Проблема заключается не в том, чтобы развенчать очередной миф, который с этим связан, или рассказать дополнительную информацию о том, что происходило на самом деле. На мой взгляд, мы имеем дело с избыточностью истории. Источники ее прежде всего политические. Если она подпитывается политическими амбициями коммунистической партии Российской Федерации прежде всего, то эта избыточность становится просто опасной. Если бы мы подобный опрос проводили в начале 90-х, то мы бы получили такой же результат.

И второе соображение. Как-то так получилось, что народ наш российский воспринял 1937 год как уничтожение начальства, которого у нас никогда не любили. Сталин-то остался в памяти не как тиран, не как злодей, погубивший миллионы невинных жертв, а как борец с начальством, с элитой. В те годы чистка верхушки произвела очень сильное, шоковое впечатление, и этот шок в памяти народа где-то застрял. И как только, например, нацболы говорят: Сталин, Берия, ГУЛАГ, они ведь не столько об истории вопроса говорят, сколько предупреждают правящие классы о возможности такой ситуации, когда все это возвратится. Это очередная страшилка. Но – достаточно опасная.

И.Ластунов: – Вспомним, как у нас подавалась обществу личность Сталина. При Хрущеве – осуждение. При Брежневе – реабилитация. При горбачевской перестройке – опять осуждение. Последние 10-15 лет опять идет реабилитация. Но не много ли мы сводим к личности Сталина? Если бы не было Сталина, был бы Бухарин, Троцкий. Что, от этого было бы легче? Есть страшное слово – система. В 1917 году победила определенная система, которая была построена на крови, на страхе и т.д. Такой системой интеллигентный, порядочный человек управлять никак не мог. В колонии, образно говоря, профессор никогда не станет уважаемым среди заключенных, потому что там есть вор в законе – человек, который всю жизнь в этой системе и очень хорошо ее знает. Наша страна стала одной большой зоной, и в ней победил пахан. Потому что он изначально был ближе к народу – культура, традиции, низкий уровень образования. Сталин оказался близок довольно большому количеству людей. В колонии, к примеру, сидят профессор Револьт Пименов и вор в законе. Кто будет ближе к уголовникам? Нетрудно предугадать. В 1917 году даже Бухарин и прочие оказались для победившего народа слишком далеки, слишком интеллигентны. Сталин – тот человек, который больше всего подходил к системе, а он, в свою очередь, усовершенствовал эту систему. Произошел взаимообразный процесс.

Сейчас культивируется еще такая идея. Тухачевский и прочие товарищи расстреливали тамбовских крестьян. В 1937 году наступило возмездие в лице товарища Сталина. Сталина сейчас преподносят как человека, который отомстил за русский народ. Репрессии 37 года – это, мол, истребление той элиты, которая в Гражданскую войну истребляла наш народ. Эта тенденция сейчас очень модная. Сталин – это мститель за то, что случилось в Гражданскую войну. Автор термидора. Народ эту тенденцию переносит и на современных олигархов.

– В период «перестройки и гласности» и позже обществу открылся целый пласт литературы и документов о том, что творилось в СССР при власти коммунистов – от «Красного террора» Мельгунова до «Архипелага ГУЛАГ» Солженицына. Сотни книг – мемуары, романы, повести, рассказы, исторические исследования, сборники документов... Взять хотя бы наш многотомный мартиролог «Покаяние». Плюс к тому масса художественных и документальных фильмов на эту тему, сотни телепередач, тысячи газетных и журнальных публикаций. Неужели всего этого мало, чтобы общество осудило тот бесчеловечный режим, при котором жила страна десятки лет?

М.Рогачев: – Мне вспомнился случай на одном международном симпозиуме, посвященном преодолению тоталитарного прошлого, где участвовали и наши, были и немцы. Одна немка-историк задала очень интересный вопрос: «Мы в Германии, когда преодолевали нацистское прошлое, первое, что сделали, назвали преступников. А в России получилось наоборот. У вас есть жертвы, вы все говорите о жертвах. Но у вас нет преступников. Получается, что жертвы стали жертвами неизвестно какого преступления?» И в этом, с точки зрения нашего коллеги, – неоконченность преодоления тоталитарного прошлого в России. Мы не заявили ясно, четко и понятно о том, что в нашей стране у власти стоял преступный режим, который необходимо осудить. Если, скажем, не в уголовном порядке, то по крайней мере в порядке общественного осуждения. Четко заявить, что основная политическая структура этого режима – коммунистическая партия – является преступной организацией. Как и в Германии, это вовсе не означает, что каждый член КПСС должен нести уголовную ответственность. Ответственны лидеры этой организации. Это надо было сделать, но этого сделано не было. Суд над КПСС превратился в фарс. У нас так и осталась недоговоренность.

И.Ластунов: – Не надо забывать, что Германия была побеждена в войне. Мы войну не проиграли. У нас практически произошла реинкарнация коммунистической партии. Судить самих себя всегда тяжелее.

Н.Морозов: – Признание царской семьи репрессированной – важный шаг, мне кажется, в этом направлении. Ссылки на то, что преступления совершались неизвестно кем, судебных решений не было, безосновательны. Вот тот же Уральский облисполком. Он же орган исполнительной власти. Нашлись люди, которые доказали, что в то время и исполнительная, и законодательная, и судебная власть были в одном лице. И признание того факта, что семья погибшего императора относится к разряду репрессированных, – это очень важный шаг. Реакция по поводу этого очень неодно-значная. Но это давно надо было сделать. Наконец-то открыто названо, что Уральский облисполком, большевики, которые там сидели, – это и есть преступники. Они и несут ответственность за гибель царской семьи.

– Развенчание коммунистического режима пришлось на 90-е годы, когда в стране случились катаклизмы, развалился СССР, обесценились накопления, наступил хаос в экономике. Люди в этот период сравнивали предыдущую, более сытую и размеренную, жизнь с их нынешним состоянием. Может, из-за этого в общественном сознании и не произошло ожидаемого перелома?

М.Рогачев: – Да, вся антисталинская литература была списана на демократов. Никто не думал, что историки и писатели, которые приводили подобные факты, фамилии, списки, тот же Шаламов, никакого отношения к демократам не имели. Но так все совпало. Наложилось по времени. Возникла ассоциация: смотрите, вот эти, которые разваливают страну, так хают Сталина, а при нем был порядок. Конечно, это порядок кладбища, где все лежат по ранжиру. Но это как-то не приходило в голову. Пусть не будет демократии, пусть свободы слова не будет, пусть, кому они нужны? Главное, чтобы были теплая ванная и колбаса. Ведь большинство людей стремятся к простым радостям. Им все равно в общем-то, кто эти радости обеспечивает, тиран или демократ. Лишь бы его не трогали, дали спокойно работать, дали необходимый минимум зарплаты. А то, что там где-то кого-то убивают, так не его же.

При этом надо не забывать, что и в исторических исследованиях никогда не прекращалась просталинская линия. Так же, как и в публицистике. Они шли параллельно. Нельзя сказать, что в 90-е годы не было просталинской линии. В 90-е годы «мемориальщики»-историки публиковали документы из архива Президента РФ, из Государственного архива РФ, показывающие масштабы репрессий, составляли списки. И в это же время, в 90-е годы, появлялись книги и статьи, доказывающие, что все это ерунда, ничего подобного не было. Никогда ни одна из линий не превалировала над другой. Может, это было не так заметно, как сейчас, когда просталинские публикации пошли просто потоком.

То, что политический террор в Советском Союзе был неотъемлемым фактом государственной системы, сегодня, наверное, отрицают лишь единицы. Сейчас наблюдается другое – оправдание этого политического террора. Либо стремление преуменьшить его размеры. Я приведу пример, который сейчас очень широко обсуждается, особенно учителями. Недавно в интернете была выставлена концепция нового учебника истории для средней школы «История России. 1900-1945 гг.». Учебник создается по заказу власти. И в этой опубликованной концепции сказано, что мы должны четко определить масштабы политических репрессий. Чтобы, дескать, не было спекуляций на горе народном. «Мы считаем, что жертвами политических репрессий можно считать только расстрелянных», – констатируют авторы новой концепции. Всё!

Сначала концепция была выставлена на сайте в интернете вообще без подписи. Тогда «Новая газета» провела мини-расследование – стали выяснять, кто же ее автор. Срочно автор появился – Данилов. Это профессор, автор известного учебника, по комплекту учебников Данилова сейчас учатся в школах. Журналисты позвонили Данилову. А он в ответ: «Я ничего не писал». Концепция осталась анонимной, но это официальная концепция. Я посмотрел высказывания на форуме. Многие учителя за эту концепцию. Многие – против.

– Давайте представим учителя обычной сыктывкарской или усть-куломской школы. Он хочет отойти от учебника и выработать свою точку зрения на историю репрессий и донести ее своим ученикам. И вот он начинает смотреть источники, которые сейчас в массе публикуются и в печатном, и в электронном виде. И он видит в одном месте, что у нас 50 миллионов репрессировано с двадцатых годов до смерти Сталина. В другом источнике – пять миллионов, в третьем – 15... Есть ли все-таки какие-то объективные данные, которые на государственном уровне экспертами, историками, политиками могут быть приняты?

М.Рогачев: – Я полагаю, что есть, но неполные. Во-первых, отмечу, что обыкновенный учитель смотрит чаще всего не источники, а интерпретацию источников. К самим источникам доступ затруднен, и он всегда был затруднен, потому что это архивные документы и не каждому доступны. В принципе единственный тяжелый, но разрешимый способ определить масштабы политического террора – это назвать всех поименно, предварительно дав четкое определение – кого мы будем считать жертвами политического террора. Сегодня в этом отношении наиболее плодотворно работают историки российского «Мемориала». Они занимаются не столько оценкой фактов, сколько сбором информации и ее систематизацией, а также публикацией.

Разнобой из-за чего идет? Одни считают, что жертвами политического террора можно считать в СССР только арестованных и осужденных. Другие считают, что сюда нужно прибавить всех, даже тех, кого уволили с работы якобы по каким-то политическим причинам. Например, он был не согласен с парторгом, кому выделять путевки. У меня был один случай такой, когда к нам в «Мемориал» пришел человек и попросил признать его жертвой политических репрессий. Я, говорит, полурепрессированный. Как это, спрашиваю, «полурепрессированный»? Говорит, мол, меня уволили с работы, потому как я сильно критиковал начальство. Спрашиваю: пытались ли как-то опротестовать это решение? Он говорит, что нет, уволили меня как ненормального... Но этот человек свято был убежден, что он «полурепрессированный». Надо четко разграничить эти категории.

М.Рогачев: – Критерии в принципе есть. Это закон о реабилитации жертв политических репрессий от 18 октября 1991 года. В преамбуле закона категории репрессированных четко названы на уровне закрепленной нормы. Вот эти группы. Это, во-первых, арестованные и осужденные по политическим статьям. Если брать кодекс 1926 года, это 58 статья, все ее пункты. Плюс арестованные и осужденные по так называемым литерным статьям. Это контрреволюционная троцкистская деятельность (КРТД) и т.д. Жертвой политического террора, безусловно, является раскулаченный крестьянин. Стремление считать жертвами политрепрессий всех крестьян, которых загнали в колхоз, – это чересчур. Но раскулаченные, которые были высланы в административном порядке на спецпоселение, выгнаны из домов – они все признаются законом жертвами политических репрессий. Отдельная категория – репрессированные народы. Они пострадали за принадлежность к определенной национальности. Высланы в административном порядке по решению высших административных и партийных органов. Это три основные категории. Плюс высланные на поселение по другим различным основаниям. Высланные из Западной Украины и Западной Белоруссии, члены семей ОУН, помещенные на принудительное психическое лечение по политическим основаниям...

Чтобы назвать общую численность репрессированных, нужно, конечно, назвать поименно все эти категории людей.

– Сколько всего на сегодня их названо в разных регионах страны?

М.Рогачев: – На сегодня по России названы поименно два миллиона шестьсот четырнадцать тысяч человек. Это поименные данные, включенные в книги памяти жертв политических репрессий различных регионов. В период с 1918 по 1980 год. Но это не окончательные цифры. Это только те люди, которых можем назвать поименно. Но у нас в более чем 20 регионах Российской Федерации к выпуску таких книг даже пока и не приступали. Подходы к созданию подобных мартирологов очень различны. Скажем, большинство региональных книг памяти не включают сведений о раскулаченных. Включают только осужденных по политическим статьям на их территории. Они заведомо неполные. Сейчас многие регионы приступают к продолжению этих изданий, и число это растет очень быстро. Все эти люди вошли в электронный диск «Жертвы политического террора в СССР». Первое издание диска вышло в 2004 году. Там было полтора миллиона человек. Через три года, в 2007 году, уже 2 миллиона 614 тысяч. Число имен возросло почти в два раза.

Мы можем приблизительно уже по имеющимся документам представить себе масштабы трагедии. Скажем, если говорить о людях, осужденных по политическим статьям, то в принципе за основу можно взять хорошо известный документ – справку, подготовленную для Хрущева в 1954 году, когда он, вероятно, уже готовил материалы к будущему двадцатому съезду партии. Она неоднократно опубликована. За период с 1921 года по начало 1954 года были осуждены коллегией ОГПУ, «тройками», НКВД, Особым совещанием, военной коллегией, судами, военными трибуналами 3 миллиона 777 тысяч 380 человек, в том числе к высшей мере наказания – 642 тысячи 980 человек. На содержание в тюрьмах и лагерях сроком до 25 лет и ниже – 2 миллиона 369 тысяч, на ссылку и высылку – 765 тысяч 180 человек. Еще раз повторяю, что это только осужденные.

– Но несмотря на эти объективные данные, выходят работы, причем серьезных авторов, которые отрицают гибельные масштабы репрессий и даже оправдывают их. Дескать, Сталин был прав, уничтожив в стране «пятую колонну», зато победил в войне и построил великую социалистическую державу. А репрессии в армии так вообще были необходимы – подумаешь, расстреляли бездарных и ни на что не способных командиров! Зато Красная Армия крепче стала и фашистов разбила. Подвергаются ревизии и крайне болезненные вопросы, связанные с агрессивной политикой СССР в отношении населения западных соседей – народов Прибалтики, поляков. Не кажется ли вам, что зачастую нашими историками движет не желание найти истину, а политические взгляды и профессиональные амбиции?

М.Рогачев: – Документ 1954 года, который я цитировал, сейчас никем не оспаривается. Потому что он готовился не для печати, а для товарища Хрущева лично. При этом врать бы не стали. Разнобой в оценках и количестве, помимо всего прочего, порожден еще и вот чем. До сих пор архивные фонды полностью не открыты. Откройте архивы, дайте возможность в них работать историкам! Яркий пример – катынское дело. С делом о Катыни не дают познакомиться правозащитникам и историкам. Более половины томов дела – секретные. И что там в этих томах – никто не знает. Поэтому вокруг этого дела возникают всякие спекуляции, хотя доказано, что 14 с лишним тысяч польских офицеров было расстреляно органами НКВД.

Н.Морозов: – Получается вот что. В историки пошли, например, офицеры внешней разведки, вышедшие на пенсию. И стали раскапывать героев – разведчиков, контрразведчиков... Это, конечно, очень интересно. Но на самом деле должны иметь доступ в архивы и составить свое собственное представление и профессиональные историки.

Политическая ангажированность на историков, конечно, влияет, и очень сильно. Влияет даже не столько политическая ситуация в России, хотя она тоже оказывает воздействие, особенно политическая воля правящего класса. Меняется еще и международная ситуация. И российские историки, которые хорошо ориентируются в этих переменах, отдают себе в этом отчет. Так же и зарубежные историки.

И.Ластунов: – Действительно, сейчас даже у наших ближайших соседей русский народ оказался виновным в репрессиях, в голодоморе...

М.Рогачев: – Это все же позиция лидеров этих государств. Когда, к примеру, я читаю, что в Киеве открыт музей оккупации, мне делается не грустно, а смешно. А такой музей в Киеве действительно есть. Оккупации не немецкой, как можно подумать, а советской. К истории, как вы понимаете, это никакого отношения не имеет. Надеюсь, там без историков обошлось. Это чистой воды политика. Поэтому в этот музей никто толком и не ходит. Только иностранцев водят.

О голодоморе, например, сейчас больше всего пишет украинский историк, по-моему, академик, который раньше писал прямо противоположное. Раньше он писал, что голод был явлением общероссийским, что он касался всех южных районов страны, в том числе и Украины. Теперь он говорит прямо противоположное. Когда его спросили, почему он раньше так писал, а сейчас эдак, он сказал, что пересмотрел свои взгляды. Человек, конечно, может меняться. Но в данном случае очевидна конъюнктура.

Есть и еще один момент. Сегодня тот же факт расстрела польских офицеров органами НКВД может отрицать только человек, который просто не хочет видеть очевидные факты. Но такие люди находятся. Эти вопросы они вновь и вновь муссируют ради заработка – это вполне возможно. Хотя, конечно, это не главная причина. Ведь сегодня книги по истории пишут в основном для заработка не историки, а люди, которые считают, что они уже стали историками. А чтобы заработать на книге по истории, нужно, чтобы эту книгу читали. А ее будут читать, если в ней что-то необычное, сенсационное. Если вы сегодня, допустим, напишете биографию Сталина – научную, взвешенную, можно предположить, что она не разойдется. Скажем, книгу в серии «Жизнь замечательных людей». Но не разойдется она, уверяю вас. Если же вы напишете книгу – недавно такая вышла – «Тайная любовница Сталина и Гитлера», у вас есть шанс, что она разойдется. Если тем более вы напишете книгу, что Сталин был женщиной, смотришь, о ней и по телевидению скажут, и рецензия появится. А систему доказательств можно выстроить довольно простую. Кто голым Сталина видел? Никто. Значит, скрывает, что он – женщина. И так далее.

– Создается впечатление, что дискуссиям о политическом терроре в СССР нет конца. Этот раскол историков отражает и общее состояние умов в стране. На ваш взгляд, долго это будет продолжаться? Может быть, историкам все-таки легче найти путь к примирению?

М.Рогачев: – У меня ответ очень короткий. Конечно, ни в коем случае нельзя затыкать рот тем, кто имеет другую точку зрения. Иначе мы вновь съедем в наше «веселое» прошлое. Задача историка всегда была, есть и будет одинакова – говорить правду и стараться, чтобы тебя услышали. Говорить правду, какая бы она ни была. Прямо на глазах создающаяся концепция государственного патриотизма заключается, по-моему, в том, что надо говорить то, что способствует только гордости за государство. Это не патриотизм. Патриотизм заключается в том, чтобы сострадать родине и говорить правду. Какая бы она ни была. И о хорошем, и о плохом говорить правду. Тогда, может быть, дискуссия будет более конструктивной и отталкиваться от фактов. А чтобы историк говорил правду, ему нужно открыть архивы. Открыть архивы во всей своей полноте. Что у нас в России до сих пор не сделано. Потому как историк должен отталкиваться от документа, а не от своих интерпретаций документа, о котором он только слышал.

И.Ластунов: – Нужна и более широкая публикация этих документов. А что касается примирения в обществе, то я очень пессимистично к этому вопросу отношусь. Перспективы к примирению у нас какие-то очень дальние. Может, понадобятся 50, 100 лет. Как Моисей 50 лет водил свой народ по пустыне...

Н.Морозов: – В России нет закона, как, к примеру, в Великобритании, обязывающего спецслужбы рассекречивать материалы. По прошествии определенного, установленного законодательством, времени. Монополия неких служб, группировок на эти документы и архивы существует. И ее надо разбивать. Я оптимист в этом смысле. Дело идет потихоньку. При всем том разнобое, что одни историки одно говорят, другие – другое. Это нормально. Какие-то общие позиции относительно этих болезненных вещей будут выработаны. И в будущем Россия решит эти проблемы.

«Патриотизм заключается в том, чтобы сострадать родине и говорить правду. Какая бы она ни была. И о хорошем, и о плохом говорить правду».

«Народ наш российский воспринял 1937 год как уничтожение начальства, которого у нас никогда не любили».

«Cейчас даже у наших ближайших соседей русский народ оказался виновным в репрессиях, в голодоморе...»

Трудный путь к примирению

/ Почему вопрос о политических репрессиях в СССР остается самым болезненным для нашего общества?