Галина Трухина: "Все нужно отстраивать заново"

У каждого российского музея своя история. Тем не менее Воркутинский музейно-выставочный центр (до 2008 г. – межрайонный краеведческий музей) – совершенно особенный. Эти стены хранят историю Севера – во всем его человеческом мужестве и трагизме. Отпечатки сотен судеб ГУЛАГа, уникальные археологические артефакты, бесценная коллекция живописи наших современников. Недавно здание, где находится музей, было продано в частные руки, что не может не вызывать тревоги. Тем не менее замечательная выставка из Воркуты «Памяти Якова Вундера», экспозиция которой развернулась на днях в стенах Национального музея РК, свидетельствует о том, что музейщики позиции не сдают. Сегодня наш гость – директор Воркутинского музейно-выставочного центра Галина Трухина.

– Галина Васильевна, в Воркуте многие знают и помнят Вас по первой профессии – как режиссера детской театральной студии Дворца пионеров, которой Вы отдали немало лет. Затем Вы стали искусствоведом, возглавили музей. Казалось бы, совершенно разные специальности. Одна направлена непосредственно на людей: общение, эмоции, переживания… Другая, напротив, требует некоторого отстранения от внешней активности: фонды, погружение в историю, хранилище. Или это весьма обывательское представление о Вашей профессии?

– Нашу работу никак не назовешь тихой. Сегодня многие музейщики живут в состоянии цейтнота, гонки, энергетической и интеллектуальной активности. А что касается разницы между специальностями… Наверное, это особенности моей природы. Я всегда была очень энергичной внутренне, но тем не менее – сдержанной внешне. Любовь к литературе – не просто к чтению, а к глубокому анализу произведений – пришла, как ни странно, от любви к математике: в школьные годы я обожала засиживаться над аналитическими задачками. Чувственное восприятие прекрасного вкупе с аналитическими способностями и привели к режиссуре, а позднее и к искусствоведению.

Когда я постигала азы режиссерской профессии, меня с головой увлек такой предмет, как история искусств. Училась я в Санкт-Петербурге, а это походы в Эрмитаж, Русский музей. Работая руководителем театральной студии, я обучалась заочно по специальности «Искусствознание». В 1990 году, проработав девять лет руководителем младшей группы детской театральной студии «Веселый ветер», я перешла работать в новый, только что открывшийся как отдел музея выставочный зал. Дети – мои артисты – еще года два ко мне на новую работу прибегали.

– Известно, что Вы уходили из музея, тем не менее вернулись. Почему?

– Да, уходила, искала себя, пробовала. Это были годы всеобщего подъема, хотелось какой-то самореализации, это нормально. Как раз в школах и институтах ввели такой предмет, как мировая художественная культура, культурология, а специалистов было мало, поэтому у меня не было отбоя от предложений. Но без музея мне было трудно. И потом, знаете, как говорят: порой надо отойти в сторону, чтобы понять, насколько это твое. Вернулась, оставив на преподавательскую работу только понедельники, когда в выставочном зале был выходной. Но когда в 1999 году стала руководителем, то с преподаванием вообще пришлось расстаться, так как 24 часа в сутки голова занята музейной работой.

– Сегодня здание, где находился музей, продано в частные руки. Что произошло? Как Вы собираетесь существовать в этом формате? Не опасаетесь ли, что со временем с музеем произойдет то же, что произошло с детской библиотекой, которую из центра города переселили практически на задворки?

– Начнем с того, что наш музей никогда не существовал в муниципальном здании, мы всегда были арендаторами, располагались в здании института «Печорниипроект», входившего в состав объединения «Воркутауголь». Понятно, что в 60-80-е годы таких проблем, как сегодня, не было. Вообще, когда открывали музей, все было так гармонично: 50 ведущих предприятий города участвовали в его создании. Времена еще были такие: в Воркуте сложился особый контингент, сообщество ярких, творческих людей. В постгулаговском пространстве, когда люди выпрямились, многие решили строить свою судьбу здесь, строить театры, институты, дворцы культуры. Музей же был как любимое дитя. Затем «Воркутауголь» стал частной компанией, у которой прежде всего стояли задачи модернизации добычи угля, сокращение затрат, не связанных собственно с производством. Сегодня здание «Печорнии-проекта» продано в частные руки, тем не менее вопроса, что нас куда-то вообще переселят, пока не возникало. Надеюсь, и не возникнет. Хотя этот вопрос – размещение музея в муниципальном здании – пытался решить еще Игорь Шпектор: слишком дорого обходилась для города аренда. Но для существования музея нужно соблюсти очень многие условия: помещения должны иметь сухие подвалы, прочные крыши, новые коммуникации для сохранности музейного фонда; помещения нужно перепланировать под экспозиционные залы, необходимо новое выставочное оборудование, специалисты – художники и дизайнеры. И само здание должно быть привлекательным, по возможности – историческим, знаковым, поскольку музей является визитной карточкой любого города.

– У Вас нормально складываются отношения с предпринимателем, выкупившим здание, депутатом городского совета Русланом Магомедовым? Как Вы вообще восприняли эту новость?

– Меня, собственно, никто не приглашал на принятие каких-либо решений. В силу обстоятельств именно в это время я не выходила из дома, но первое, что сделала, когда встала на ноги, пришла в управление культуры и сказала, что не уверена, понимает ли новый собственник всю ответственность, которая ложится на него. Сегодня надеюсь, что понимает. Когда Магомедов покупал здание, то провозгласил, что не желает прослыть разрушителем музея. И определенная договоренность у нас с ним достигнута, в частности, он помог нам расширить помещения под фонды хранения. Нам отданы дополнительные площади на четвертом этаже, при этом, правда, мы потеряли часть на первом. В общих площадях мы выиграли, везде сделана перепланировка и отделка, но это только начало огромной работы… Сейчас мы не принимаем посетителей, так как экспозиции разобраны. Посетители заглядывают к нам, видят какое-то движение, спрашивают: «Вы в декабре-то откроетесь?» Мне приходится лишь отшучиваться: «А какого года вы имеете в виду?»

Далеко не все понимают, что экспозиция в свое время строилась под определенную площадь и определенную конфигурацию помещения. В 60-70-е годы материалы были таковы, что при разборке выставочного оборудования его восстановление невозможно. Собрать экспозицию по-старому – нельзя, это не перемещение из кабинета в кабинет... Все нужно отстраивать заново, а значит, нужны специалисты: плотники, художники, дизайнеры, новое выставочное оборудование... А это все стоит денег, и немалых! Это уже совсем другой этап в жизни музея, мы к нему подошли вплотную…

При этом, как вы понимаете, работа с фондовыми коллекциями не прекращается ни на минуту. Музей прежде всего выполняет функцию хранения культурного наследия. Это сверки коллекций, маркировка, вторичный учет, составление научных паспортов, соблюдение условий хранения, составление систематизированных электронных каталогов. По нормативам на 10 тысяч музейных предметов полагается хранитель, а у нас на 80 тысяч единиц хранения – три хранителя, включая главного. Одним словом, работы, как говорится, – мама, не горюй! Но я не ропщу, понимаю, куда расширять штат, когда город «сужается»…

– У Вас хранится бесценная коллекция работ советских художников, но ее толком мало кто и видел...

– Да, нас нередко упрекало Министерство культуры республики, почему у нас так мало выставляется музейных коллекций. Но вот что касается той же художественной коллекции. В 1966 году республиканскими и воркутинскими властями было принято решение создать в Воркуте картинную галерею: художественные музеи СССР передавали работы таким вот периферийным музеям. Большую коллекцию получил и наш музей. Галерея на какой-то период расположилась в колонном зале Дворца пионеров.

Решался вопрос строительства отдельного специализированного здания музея, где должны были быть площади и для художественных выставок. Потом галерею закрыли, работы убрали в запасники. По какой-то причине проект строительства так и не был реализован, а потом все стало хуже, и дай Бог было сохранить то, что имелось. А эта коллекция так и оставалась лежать в запасниках, причем не в самых лучших условиях, в старом выставочном зале, который в смутные времена был сдан в аренду коммерческим структурам, поскольку в 1990 году художники города выбили новое помещение для своих выставок. Новый зал открылся прекрасной выставкой воркутинских художников, было время всеобщего воодушевления, подъема. А помещение старого могло бы стать нашим фондо-хранилищем.

Но заполучить свои помещения и использовать их по назначению не удалось. Только сегодня, когда помещения фондохранилища расширились, мы смогли получить возможность работать с той художественной коллекцией, надеемся в ближайшем будущем представить ее воркутинцам, тем более что город совместно с ОАО «Воркутауголь» запланировали на ближайшие годы ремонт и переоборудование выставочного зала. К сожалению, многие картины требуют реставрации…

– Вопрос, возможно, не совсем ко времени, но не собираетесь ли Вы в будущем продвигать ту же коллекцию гулаговского фонда за границы Воркуты? Подавать на гранты, писать проекты, вообще как-то двигаться в этом направлении? Ведь для России или даже Европы – это действительно нечто уникальное, особенное, ни с чем не сравнимое?

– Не исключаю, что так и будет. Наш музей представлял в Германии коллекцию этой тематики дважды: в 1999 и 2001 годах. У нас были и гранты, связанные с ГУЛАГом. Знаю, что интерес к теме большой, но сейчас нужно решать более насущные для музея проблемы. По сути мы начинаем жить заново, но когда еще восстановимся полностью… Впрочем, руки стараемся не опускать, да и наше городское управление культуры нас всегда морально поддерживает: «Нет выхода? Будем искать!»

– Нужно искать. Вы подняли такой проект, как «Памяти Якова Вундера». Нашлись меценаты, сподвижники, спонсоры у такого проекта, как выставка скульптора, художника, поэта Вениамина Смирнова «Пора на крыло», которая прошла в Национальной галерее в 2007 году. Книга была издана, DVD, каталог. А сколько было интереса к этому проекту совершенно разных людей... Кстати, известно, что лично Вы и Ваши сотрудники после смерти художника спасали его личный архив. И многое из его архива стало частью того замечательного проекта. Не вспомните, как это все происходило?

– Заведующей выставочным залом музея в те годы была Зинаида Николаевна Фесенко, у которой я, кстати сказать, очень многому научилась. Когда художника не стало, а мастерская уже была разорена, мы узнали, что его квартира практически беспризорна, там был пожар, в ней обитают бомжи, и скоро работники ЖЭКа все выбросят на помойку. Мы (директор музея, заведующая выставочным залом и я, научный сотрудник) все же решились туда пойти… К счастью, почти все записи, рукописи остались нетронутыми: Вениамин был человеком высокой культуры, он вел дневники, много писал.

Конечно, одни бы мы не смогли «поднять» такой большой проект, как «Пора на крыло». Изначально была инициатива Валерия Коробова (в момент его работы директором Национальной галереи) и огромная работа нашего замечательного друга, куратора этого проекта, человека высочайшего профессионализма, сотрудника галереи Ольги Орловой.

– Сегодня почти не слышно об идее, которая когда-то так широко обсуждалась в прессе: создание в Воркуте музея ГУЛАГа под открытым небом. А еще совсем недавно интернет-сообщество широко обсуждало эту тему. Понятно, что целью проекта было привлечь туристов, в частности иностранцев, опять же – создание рабочих мест. И все же как Вам эта идея с моральной точки зрения? Что бы, интересно, сказали об этом те, кто не «понарошку» спал на нарах и хлебал баланду?

– Ну это откровенно коммерческо-туристический проект, и для кого-то он действительно кажется привлекательным. Экстремальный туризм, в котором бы многие, наверное, согласились поучаствовать, пощекотать нервы… Представьте: тундра, холод, конвой… Вряд ли стоит рассматривать этот вопрос с моральной точки зрения. Это всего лишь бизнес. Другое дело, что профессиональный музей – это прежде всего сохранение наследия для будущих поколений, изучение этого наследия и потом – публичное представление в разных формах (экспозиции, выставки, публикации). Так что под определение «музей» данный проект никак не подходит, с нами никто не консультировался. Увы, в сферу, где речь идет о деньгах, профессиональные музеи, как правило, не привлекаются. Впрочем, любая идея имеет право на жизнь, если она подготовлена с определенной культурой и знанием дела.

Марина ЩЕРБИНИНА.

Дети – мои артисты – еще года два ко мне на новую работу прибегали.

В постгулаговском пространстве, когда люди выпрямились, многие решили строить свою судьбу здесь, строить театры, институты, дворцы культуры. Музей же был как любимое дитя.

Когда Магомедов покупал здание, то провозгласил, что не желает прослыть разрушителем музея. И определенная договоренность у нас с ним достигнута.

Только сегодня, когда помещения фондохранилища расширились, мы смогли получить возможность работать с художественной коллекцией, надеемся в ближайшем будущем представить ее воркутинцам.

Увы, в сферу, где речь идет о деньгах, профессиональные музеи, как правило, не привлекаются.

 Архив рубрики