Петер Домокош: "Историческая правда часто бывает неудобной"

За последние полгода в средствах массовой информации Коми ни одного иностранца не упоминали так часто, как венгра Петера Домокоша. Известный ученый, профессор Будапештского университета, он знаком с нашей республикой не понаслышке, много раз бывал здесь. Но особую популярность завоевал после того, как передал нам собранную за десятилетия уникальную личную коллекцию финно-угорской литературы. Презентация не имеющего аналогов в республике книжного собрания прошла в Национальной библиотеке РК в рамках прошедшего в Сыктывкаре Х Российско-Финляндского культурного форума.

Гость из Будапешта стал чуть ли не единственным представителем родственной Венгрии на этом мероприятии, находился в центре внимания прессы, с удовольствием общался, делился впечатлениями и воспоминаниями.

– Господин профессор, о вашей уникальной библиотеке, переданной в дар Коми, в последнее время много говорят и пишут. Но о вас жители Коми знают явно недостаточно. Что, к примеру, скрывается за такой строчкой вашей биографии «родился в Румынии...»?

– За этой констатацией лежат непростые территориальные, национальные вопросы и проблемы. Территория нынешней Венгрии составляет примерно 25 процентов от исторической площади нашего государства. Я родился в Трансильвании, которая издавна была заселена венграми. Но мое появление на свет совпало с притязаниями на эти земли других стран, политической конъюнктурой, необоснованными амбициями. Трансильвания отходила то Венгрии, то Румынии. В конце концов стала принадлежать последней. Хотя ее по праву можно назвать колыбелью венгерского народа. Наши предки – венгерское племя секеи, издавна обосновавшееся в Трансильвании, – вошли в историю как пограничный, сторожевой народ, сильный и выносливый. Именно он на протяжении столетий охранял рубежи венгерского государства, пустил здесь глубокие корни. Не стоит объяснять, как непросто нашей семье далось вынужденное расставание с родиной после начала Второй мировой войны. Мы эмигрировали в Будапешт, здесь обосновались. После окончания войны не могло идти и речи о возвращении. Для моего отца не существовало другой Трансильвании, кроме как венгерской. За эту приверженность исторической истине на родине его ожидал неминуемый расстрел. Это не было голословным, дилетантским подходом. Ведь именно в Трансильвании он записал самые архаичные в венгерском фольклоре мелодии и песни.

– Ваш отец тоже был ученым?

– Пал Петер Домокош – очень большая величина в венгерской культуре. Сначала он работал учителем, потом преподавал в гимназии. В конце 20-х годов венгерские ученые озаботились тем, что до сих пор в архивах отсутствует музыкальный материал из Трансильвании. Отец подхватил их клич и стал музыковедом. Тогда еще совсем молодой, он запряг лошадь, сел в телегу и отправился по Трансильвании. Его путешествия, экспедиции обогатили науку огромным материалом. Говорили, что он открыл пятую территорию бытования венгерской музыки. Отец прожил большую жизнь, ушел от нас несколько лет назад в возрасте 90 лет, оставив плеяду талантливых учеников, ставших известными в Венгрии учеными.

– Пример отца не стал для вас заразительным, музыковедение уступило место лингвистике, литературоведению...

– В юности я увлекался спортом, играл в футбол, в ручной мяч. В школе любил химию и даже в одно время хотел стать врачом. Но все пересилила... музыка. Играл на виолончели в оркестре камерной музыки, закончил три курса консерватории. Но музыкант из меня не получился. Все прежние увлечения перевесила филология. И я стал студентом венгерского отделения Будапештского университета.

– И среди венгерских финно-угроведов, и ученых из других стран много лингвистов. Литературоведов в зарубежных центрах финно-угроведения – единицы. Почему вы выбрали это направление в филологии? К тому же, наверное, и переводной литературы с финно-угорских языков в те годы было очень мало?

– В Будапештском университете я узнал о многочисленных родственных уральских народах, населяющих Россию. В здешней библиотеке имелись и тексты на некоторых финно-угорских языках. Но они не давали представления о народах, их носителях, о литературе, созданной на этих оригинальных языках. Финно-угроведы послевоенной Венгрии обладали минимальными познаниями даже о творчестве основоположника коми литературы Ивана Куратова. Несколько статей о коми литературе написал Давид Фокош-Фукс. Но после него это направление исследований почти прервалось. Еще будучи студентом, а затем работая в отдаленной школе, преподавая в гимназии, я потихоньку начал собирать литературу о финно-уграх и на финно-угорских языках. На их основе написал первые статьи об удмуртской, коми литературе. Эта страсть к сбору информации, книг сопровождала меня всю жизнь. Коллеги из разных мест даже подшучивали надо мной: мол, если пришел Домокош, значит, ему нужны книги.

– В середине 60-х годов вы преподавали венгерский язык в Ленинградском университете. Как туда попали?

– Мои молодые коллеги в те годы мечтали попасть на стажировку в Гамбург, Геттинген, Хельсинки... Пятилетняя работа преподавателем венгерского языка в ЛГУ, на кафедре финно-угорской филологии, меня не разочаровала. Хотя бы потому, что я наконец имел возможность поработать в библиотеках, глубже познакомиться с финно-угорской литературой. В Ленинграде появились и друзья из родственных регионов. Хотя иностранцы в СССР в те годы находились под пристальным наблюдением «органов», это не мешало тому, что они у меня, в общежитии, останавливались, жили. На несколько дней из Сыктывкара приезжал поэт Альберт Ванеев, мой большой друг. В 1970 году по его приглашению я впервые приехал в Сыктывкар. Стояли морозы, я был одет совсем не по погоде. Не представлял, что такое настоящая зима. С тех пор в Коми побывал уже девять раз, в разные времена года. Успел и с погодой познакомиться, и со многими здешними учеными.

– Многие статьи, кандидатскую и докторскую диссертации вы посвятили анализу финно-угорской литературы, в частности удмуртской и коми. Как их оценивали ваши коллеги из России? Ведь в ученом мире вы известны своей беспристрастностью, не признаете идеологического воздействия на творчество.

– Много шума наделала моя кандидатская диссертация, которую защитил в 1973 году и посвятил анализу удмуртской литературы. Несмотря на то что Венгрия тоже являлась социалистической страной, ученые в ней даже в те годы имели гораздо больше возможностей высказывать независимые, объективные суждения. В СССР все обстояло по-иному. Объемную диссертацию в 550 страниц вскоре перевели, издали в Удмуртии отдельной книгой. И сразу пошло шельмование: Домокош – идеалист, реакционер, фашист... Доходили вести, что в Ижевске местная интеллигенция три дня обсуждала мой труд, не оставив на нем, как говорится, камня на камне. Все это встревожило моих друзей, которые не на шутку перепугались за мою жизнь, даже отговаривали тогда ходить в одиночку по улицам Будапешта.

Такая реакция, между тем, была в то время оправданной. Ведь многие литераторы творили в угоду идеологии, прославляли вождей, власть предержащих. Такие панегирики не имели ничего общего с подлинной литературой. И я на это прямо указывал.

Между тем обсуждение моего исследования из Ижевска переместилось в Москву, в Литературный институт им.А.М.Горького. Здесь дискуссия завершилась уже с несколько иным результатом. Я узнал, что в моей работе нашли немало ценного, хотя в то же время указали на недостатки. После этого отзывы из Удмуртии с каждым годом становились все мягче, лояльнее. В итоге мое исследование было признано удмуртскими учеными первой фундаментальной работой по литературе этого финно-угорского народа. Так из «фашиста» я стал героем.

Можно сказать, чуть мягче обошлось примерно в те же годы со мной руководство Коми обкома партии. В числе моих первых литературоведческих работ были и статьи по коми литературе. Кроме И.Куратова, меня заинтересовало творчество таких общепризнанных нынче столпов коми культуры конца XIX – начала ХХ веков, как Георгий Лыткин и Каллистрат Жаков. В те годы имена и творчество обоих находились под запретом. Я, анализируя литературный процесс, не мог пройти мимо них. После выхода статьи в Будапештском университете появился представитель Коми обкома партии. Последовала «обработка», которая, конечно, никак не поколебала моих симпатий, не помешала объективно анализировать коми литературу. Как, впрочем, и последовавшее затем официальное письмо из Сыктывкара, содержащее нелицеприятные оценки моей деятельности. Статьи о коми литературе у меня выходили и впредь, правда, в отдельную книгу они не вылились. Гораздо продуктивнее с изданием книг о коми фольклоре и литературе были мои венгерские коллеги Карой Редеи и Эрик Вассои.

– У российских финно-угров никаких сомнений их родство с венграми не вызывает. Между тем большая часть венгерского общества до сих пор отказывается это признать. Почему?

– Венгры долго ничего не знали о своем происхождении. Как известно, в центре Европы они появились больше тысячи лет назад, в 895 году. Более чем за
500-летнюю историю у них не осталось никаких документальных материалов, так как отсутствовала письменность. Пробудившийся позже интерес к истории своего народа породил множество версий, предположений. Кого только не называли венгры своими прапредками: гуннов, уйгуров, турок, даже китайцев и японцев. Первым близость венгерского и саамского языков открыл священник Янош Шойнович, опубликовавший эти сведения в конце XVIII века в книге на латинском и датском языках. Как часто бывает, историческая правда и в данном случае оказалась неудобной. И хотя в дальнейшем общие корни между венграми и другими уральскими народами оказались научно доказанными, тем не менее многие венгры продолжают это игнорировать. Полагая, что куда приятнее вести свой род от аристократических древних эллинов или римлян, чем иметь общие корни с аборигенами северной тундры и тайги. Сейчас, с приходом к власти в Венгрии новых консервативных сил, эти настроения заметно усилились. Доводы ученых в пользу общих уральских корней воспринимаются обществом все труднее. Эта борьба исследователям может стоить жизни. Свою лепту в это дело внес и я, последняя моя книга «От Скифии до Лапландии» как раз посвящена этой теме. Но предпринимать еще что-либо считаю бессмысленным.

– И все же в истории Венгрии был президент, который это родство воспринимал как однозначный факт. Имею в виду Арпада Гёнца, который до прихода в большую политику был известен как писатель...

– Считаю Арпада Гёнца одним из самых здравомыслящих, позитивных, конструктивных политиков в истории новейшей Венгрии. Его поездка по российским регионам, населенным финно-уграми, на стыке двух последних веков и тысячелетий вошла в историю взаимоотношений между нашими народами. Известность Гёнцу принесли в свое время не столько литературные произведения, сколько переводы с английского. Переводами он начал заниматься в тюрьме, куда попал после венгерской революции 1956 года. Был приговорен сначала к казни, затем – к пожизненному заключению, но спустя несколько лет освобожден. Сейчас Арпад Гёнц уже непубличный человек, отошел и от активного литературного творчества.

– Господин профессор, разделили ли страсть к языкам, литературе, книгам ваши дети? Чем вы заполняете досуг, который остается после интенсивной научной работы?

– Как часто бывает в семьях, трое моих детей тоже «разминулись» с наукой. У каждого из них свое любимое дело. Дочь – врач, один сын работает сценаристом на телевидении, другой – в издательстве. У меня подрастают три чудесных внука. Осуществить какие-то масштабные замыслы, думаю, мне вряд ли уже удастся. Хотя наука еще не отпускает от себя. Спортом, как раньше, тоже уже не занимаюсь, как и все в моем возрасте, больше являюсь болельщиком. Ни дачи, ни машины у меня нет. Но и без них, считаю, можно плодотворно жить и работать, интересно отдыхать.

Беседовала Анна СИВКОВА.

Фото Дмитрия НАПАЛКОВА.

ТАКЖЕ В РУБРИКЕ

№198 (4112) - 28 октября 2009 года