Ольга Бондаренко: "Ничего увлекательнее истории нет"

Новое – давно забытое старое. Эту истину вновь и вновь подтверждают издания, на обложках которых значится фамилия преподавателя Сыктывкарского государственного университета, кандидата исторических наук Ольги Бондаренко. Автор более 150 научных и методических работ, нескольких монографий, Ольга Евтихеевна дает вторую жизнь и малоизвестным материалам из российской прессы второй половины XIX – начала ХХ веков, посвященным Коми краю: ею подготовлено два оригинальных сборника, на очереди выход третьего. Все обнародованные Бондаренко сведения вызывают неизменный интерес как у коллег-профессионалов, так и у краеведов, рядовых жителей республики. Нынешний год для Ольги Евтихеевны знаменателен несколькими круглыми датами, в том числе 35-летием работы в СГУ. Поэтому и беседа с ней получилась «пестрой», разноплановой.

– Традиционный вопрос: каким был путь в университет и в науку для Ольги Бондаренко?

– Уже будучи взрослой, я как-то просматривала документы, оставшиеся от отца Евтихия Васильевича Казакова. И с немалым удивлением узнала, что мой дед по отцу после 1917 года работал браковщиком экспортного леса в Архангельске. Моя кандидатская диссертация тоже была посвящена развитию лесной промышленности Коми края в конце XIX – в начале ХХ веков. Эта тема, конечно, больше тяготеет к экономике, чем к гуманитарным наукам, я же считаю себя прирожденным гуманитарием. Но в жизни, видимо, не только все взаимосвязано, но в какой-то мере и предопределено свыше. Ведь не будь моего погружения в лесную тематику, я бы наверняка гораздо меньше знала и о занятиях своих предков.

А появилась я на свет в низовьях Печоры. В 1946 году отец вернулся с войны и стал работать на метеостанциях. Это надолго определило кочевую жизнь нашей семьи и все неминуемые при этом трудности. Главным образом они перекладывались на плечи моей мамы Марии Викторовны, которая стоически переносила все испытания. Первым населенным пунктом на маршрутах нашей семьи стало село Табседа в Архангельской области. Оттуда совсем еще крохой меня перевезли на Новую Землю, куда отец получил очередное назначение. Нас, сестер и братьев, там было уже четверо. Жили, как и везде, в комнатушке при метеостанции. Кровать на всех детишек была одна-единственная, и мама нас укладывала не вдоль, а поперек. Помещались, благо все были еще маленькие.

Еще несколько впечатлений о Новой Земле. Иной раз входные двери нашего дома заносило так, что выбраться наружу самостоятельно было невозможно. Приходилось ждать, когда кто-нибудь откопает. Во время пурги передвигались по поселку, держась за натянутые по улицам веревки. Большую трудность для матери доставляло купание маленьких детей. Чтобы приготовить для этого воду, требовалось занести снег, растопить его. Всех нас обычно купали в одной воде. До сих пор перед глазами некоторые детали быта на северном острове. Банки со сгущенкой, эмалированные кружки, заменявшие стаканы и чашки… Мне было пять лет, когда умер Сталин. Помню, как взрослые плакали, поднимая эти эмалированные кружки…

– И пили спирт…

– И пили спирт. Об этом, конечно, я узнала позже. Впрочем, как и о многом другом. Ведь родители, как и все жители Новой Земли того времени, давали подписку о неразглашении тайн, связанных с жизнью на этом стратегически важном острове.

– Куда после Новой Земли занесла судьба вашу семью?

– Снова на север, в село Каратайка возле Нарьян-Мара. Запала в память такая деталь: там не росли елки, и на Новый год их привозили из других мест. Не было и молока, так как домашних животных здесь тоже не держали. Зато вдоволь оленины и рыбы. Белорыбицей питались даже ездовые собаки. Разумеется, в холодной тундре не росла и картошка. Поэтому кормить матери такую ораву без «подножного» корма было очень сложно.

После Каратайки отец получил новое назначение. На этот раз наш путь лежал в село Петрунь Интинского района. Глубокой осенью на теплоходе мы плывем по Усе. Из репродукторов, установленных на палубе, льется самая популярная в те годы песня «Называют меня некрасивою». Едем долго, часто наши животы сводит от голода, так как никакая кормежка на судне для пассажиров не предусмотрена. Чтобы поднять наш дух, мама на какой-то остановке купила арбуз. Мы, северные дети, до этого ни разу этот экзотический фрукт не видели. Безумно хотелось распробовать сочную красную мякоть. Но, взяв ломтики и откусив их, мы разочаровались в лакомстве, оно показалось нам невкусным. Маме ничего не оставалось, как отдать арбуз пароходной уборщице.

Метеостанции в населенных пунктах, как правило, находились на самом краю, замыкали шеренги домов. В селе Петрунь наш новый дом вообще располагался рядом с кладбищем. Но нам, детям, такое соседство никакого неудобства не доставляло, не было и свойственного малышам страха. Зато мы с удивлением внимали коми речи, слышавшейся в Петруни отовсюду. Я еще «захватила» года два, когда в школе все предметы преподавались на коми языке. После уроков мне, русской девочке, учителя специально объясняли пройденные темы. А чуть позже я и сама научилась разговаривать на непонятном поначалу языке. У меня очень многое связано с этой деревней и ее жителями. На всю жизнь сохранилось благодарное чувство к этой северной глубинке.

– Вы одна из тех, кто опровергает тезис о том, что из глубинки трудно, почти невозможно выбиться в люди. Жизнь показывает, что и раньше, и теперь выпускникам сельских, даже самых окраинных, отдаленных школ удавалось и удается достичь высоких, подчас недоступных вершин.

– Во время моей учебы в старших классах в нашей стране господствовал лозунг Никиты Сергеевича Хрущева об общественном, коллективном воспитании детей. На собственном опыте, как говорится, я постигла и плюсы, и минусы такой постановки вопроса. Из интинских сел нас, школьников, для продолжения учебы вывезли в Инту, оторвав от родителей. Жили в интернате, достаточно благополучно: нас кормили, о нас заботились. Правда, нам, домашним детям, между обедом и ужином или, скажем, вечером всегда хотелось перекусить. Поэтому мы запасались кусочками хлеба в школьной столовой, сушили их на батарее. Прознав об этом, воспитательницы пожаловались за сухарики моей маме. Но это, так сказать, пример обыденный, житейский. Вся же система интернатской жизни, на мой взгляд, в некоторых моих сверстниках взращивала ген иждивенчества, неосознанно воспитывала чувство того, что государство тебе должно. Плоды такого воспитания в какой-то мере мы пожинаем до сих пор. Хотя наряду с этим именно интернатская жизнь давала и уроки настоящего коллективизма. Знания же, полученные у интинских учителей, помогли выдержать большой конкурс на историко-филологический факультет КГПИ – восемь человек на одно место. И стать одной из 25 счастливчиков, зачисленных в единственную в пединституте группу будущих историков.

– Ваши сокурсники и нынешние студенты – люди разные?

– Студенты всегда разные. И одновременно всегда очень интересные. Может, раньше они были более усердные на лекциях и семинарах. Тогда не было особо принято и где-то подрабатывать, хотя достаток в семьях студентов был разный. Считалось, что учеба – это важно и значимо. Радует, что и сейчас немало студентов, которые к учебе относятся очень серьезно. Сегодня многие студенты истфака получают параллельно два образования. К этому относиться тоже можно по-разному. Конечно, несколько обидно, что некоторая часть этих студентов изначально не связывает свою судьбу с профессией историка. С другой стороны, студенты, которые прикладывают огромные усилия для овладения несколькими профессиями, не могут не вызывать уважения.

– Студентам вы предлагаете темы курсовых, дипломных работ или же они выбирают их сами?

– Бывает по-разному. Не так давно, к примеру, подошла ко мне студентка и сказала, что хочет писать работу по истории удорского села Глотово. Я не скрыла радости, ведь исследования по истории каждого населенного пункта вносят вклад в общую историю о нашей республике. Иногда и сама подсказываю студентам ту или иную тему для исследований. К примеру, во многих исторических источниках упоминается Коми областная партийная школа. Но история ее создания, программы обучения в ней, контингент обучающихся до сих пор не проанализированы. Думаю, что кто-нибудь из молодых историков займется ее историей, получится интересная работа.

– Испытывали ли на себе то, что, погрузившись в какую-нибудь тему, материалы как бы сами начинают проситься в руки?..

– Много раз. Как-то со студентами мы попытались проследить участие наших земляков в советско-финской войне. И что же? Можно сказать, случайно к нам в руки попал уникальный документ того времени – дневники участника войны Федора Парилова. Надо ли говорить, что дневников у фронтовиков осталось чрезвычайно мало и каждый из них на вес золота.

Или такой прямо-таки фантастический пример. Наша дача находится в Морово. Как-то мы решили поменять забор. Для этого пришлось разбирать бесхозный сарайчик. Там валялся разный хлам. Среди ненужной, пришедшей в ветхость рухляди я обнаружила архивные документы вековой давности – поздравительные открытки, фотокарточки, записи. Многие из них напрямую соприкасались и с темой, которой я занимаюсь много лет: историей образования в дореволюционном Коми крае. Оказалось, что они принадлежали известной до революции дворянской семье Лениных, чьи родные проживали и в Усть-Сысольске. После смерти последней владелицы семейного архива он бесследно исчез. И вот таким невообразимым способом отыскался. Причем нашел его не кто-нибудь, а я, историк.

– Интерес представляют и ваши работы, посвященные Первой мировой войне...

– Мне посчастливилось ввести в научный оборот новые источники по этой тематике. В архивах, например, удалось обнаружить письма наших земляков, уроженцев коми сел и Усть-Сысольска, написанные на фронтах Первой мировой войны, а также из немецкого и австро-венгерского плена. Эти письма были опубликованы в журнале «Арт», после чего я получила немало откликов. Очень интересным оказалось изучение жизни и быта немецких военнопленных в Усть-Сысольске в годы Первой мировой войны.

– Ольга Евтихеевна, не иссякает ли у подрастающих поколений интерес к прошлому? Часто приходится сталкиваться с сетованиями, что молодежь к истории безразлична.

– Сошлюсь на недавний пример. В Сыктывкар приезжала наша землячка, участница войны, проживающая за пределами республики. Мы пригласили ее на истфак. Фронтовичка без прикрас рассказала, как девчонкой попала на фронт, как трудно складывалась ее жизнь. Меня удивило, как наши девочки-студентки, модно и довольно легкомысленно одетые, прониклись этим рассказом. Было очевидно, как они переживают за эту женщину, сочувствуют, жалеют ее. Другой пример. Перед студентами выступал Игорь Борисович Иловайский, фронтовик, бывший преподаватель нашего истфака. Он рассказывал, как воевал на Северном фронте, стоял жуткий холод, а наши солдаты были обуты в легкие американские сапоги. Когда тело замерзало насквозь, люди теряли рассудок. Грели руки над несуществующим огнем, им казалось, что горит яркий костер. Волнение наших студентов сказало о том, что они гораздо лучше, чем мы о них иногда думаем. Главное: они искренни в своих чувствах и пытаются понять, осмыслить прошлое. А то, что они не всегда бездумно и послушно принимают на веру исторические факты, изложенные в книгах, это не так уж и плохо.

– Очень интересны ваши книги с рассказами о коми-зырянах, печатавшимися на страницах российской прессы в прошлом и позапрошлом веках. Как пришла идея собрать их вместе и выпустить отдельным изданием?

– Вышло два сборника с такими материалами: для школьников и студентов. Сейчас готовлю третью книгу, в которой расширится и хронология, войдут публикации из российских журналов за весь XIX век. Выявление, сбор, систематизация журнальных материалов за предыдущие века – процесс достаточно сложный. Ведь они сосредоточены в архивах и библиотеках двух российских столиц. Но признаюсь, что это очень увлекательное занятие. Удивляет то, что редакции многих российских журналов еще в XIX веке снаряжали своих корреспондентов в самые отдаленные уголки страны. Меня поразило, что «очарованные странники» из Москвы и Санкт-Петербурга уже в то время побывали, скажем, в деревушке Канава нынешнего Усть-Куломского района. Ведь даже сегодня попасть туда достаточно проблематично.

А определение «очарованные» этим следопытам подходит на все сто. Страницы почти всех публикаций прошлого проникнуты любовью к северной природе, ее жителям. «В селах мы видим огромные кирпичные церкви, большей частью новой постройки, иногда только еще строящиеся, обнесенные железными решетками». «Нас принимает в своем доме Тихон, самый богатый человек в Канаве. У него – городская мебель, буковые стулья и диваны, часы на стене и широкие, но неудобные кресла». «Но скоро мое плавание по Щугору было кончено: меня вынесло на плоту на реку Печору, а больше я уже не возвращался в это царство семги, которую доставляют отсюда даже в Петербург, где она считается самою вкусною и ценною из всех семг». Таким со страниц иллюстрированных журналов начала ХХ века предстает Коми край. Хочу добавить, что сейчас одну из моих книжек, составленных по материалам российских журналов, планируют перевести и на коми язык.

Беседовала Анна СИВКОВА.

 Архив рубрики