Святой рода Коноваловых

/ Еще при жизни крестьянин-монах из удорского села Глотово обрел почитание среди земляков

Политические репрессии в СССР 20-50-х годов стоили жизни многим семьям, родовым кланам, целым сословиям. Самым жестоким преследованиям в годы террора подверглись священнослужители и их семьи, многие из них сгинули бесследно. Для потомков людей духовного звания каждое известие о судьбе их близких, пострадавших за веру, сродни маленькой сенсации. Об этом же говорят и материалы сегодняшней газетной подборки.

Учительница из Удорского района Надежда Митина много лет исследует историю своей семьи, составляет родовую летопись. Ее работа «Моя родословная» в 2012 году вышла победителем в районном конкурсе. Но и после этого женщина продолжила «стирать» белые пятна с родовой истории. Прошедшей весной в этом поиске ее поджидало поразительное открытие. Наконец, после долгих десятилетий, она восстановила судьбу прадеда, который сгинул в начале 30-х годов. Самым удивительным в этом обретении было то, что многие люди, доселе незнакомые Надежде Дмитриевне, считали Михаила Яковлевича Коновалова святым и сейчас делают все, чтобы причислить его к сонму новомучеников и исповедников Русской православной церкви.

Таежные корни

Начать этот рассказ, видимо, надо с корней Коноваловых. Их род уже в XVIII веке проживал в удорском селе Глотово и занимался лечением домашнего скота, что нашло отражение и в их фамилии. По архивным документам Н.Д.Митиной удалось достоверно узнать имена прапрадеда и прапрапрадеда – Петра и Якова Коноваловых. К сожалению, никакими особыми событиями, кроме рождений, смертей, бракосочетаний, их земной путь в документах не был отмечен. Все обстояло так же, как и у всех: крестьяне Коноваловы пропадали на своих охотничьих путиках, весной сеяли хлеб, а в оставшееся время успевали заниматься побочным промыслом – коновальством, навыки которого перенимались от отцов сыновьями.

Дом Коноваловых в Глотово стоял впритык к сельской церкви. Эта близость во многом определяла и семейный уклад. Все члены крестьянской семьи отличались богобоязненностью, внутренней силой, смирением. Детство детей Якова Коновалова совпало со строительством в селе большой каменной церкви. Сын Михаил чем мог помогал в обустройстве дома божьего, больше других пропадал на новостройке. А когда храм освятили, стал активным прихожанином. Под сводами нового храма он и обвенчался с девушкой Пелагеей из соседней деревни Кучмозерье.

Жизнь шла обычным заведенным исстари чередом. У молодоженов один за другим родились восемь детей. Михаил Яковлевич, высокий, красивый, сильный человек, ни минуты не сидел без дела. К наделам, доставшимся от отца, добавлял все новые луга и пашни. За колосящимися полями и разнотравьем в человеческий рост стояли труд и пот, неистребимое желание выйти из тисков голода и нужны. И Михаилу Коновалову это удалось.

Особенно обильные урожаи глотовский крестьянин собирал в расчищенном им урочище в двух километрах от села. Там же Михаил Коновалов возвел небольшую сторожку, чтобы пережидать непогоду. Не предполагал тогда, что этот отвоеванный у тайги и вспаханный кусок земли с крохотной хижиной посередине станет на старости лет укромным уголком, где только и можно будет молиться, спасать свою душу.

За утешением на заимок

Четверо сыновей и дочь Коноваловых вышли в люди. Михаил Яковлевич похоронил жену. После чего принял решение: остаток жизни посвятить служению Богу. В 1916 году подался в Новоспасский монастырь Чердынского уезда Пермской губернии, где прошел путь от послушника до иеромонаха. Отголоски свершившейся революции, а затем и зарево Гражданской войны в начале 20-х годов накрыли и этот отдаленный монастырь, уцелевшей братии пришлось спешно покинуть намоленное место.

Михаил Коновалов вернулся в Глотово. Но жизнь разворочена была и здесь. Чтобы обезопасить семью, он распорядился сыновьям спешно покинуть Удору и податься в Сибирь. В Кемеровской области у Коноваловых проживали родственники, переселившиеся за Урал еще до 1917 года. К ним и направились трое старших сыновей Михаила Яковлевича. А младший Иван покинуть родину и отца отказался категорически.

Ох, и пришлось потом ему с семьей помучиться, претерпевая одно испытание за другим. Новая власть волком глядела на явившегося домой монаха и его домочадцев. Кто-то тайком сжег дом Коноваловых. У Михаила Яковлевича, как и у любого рачительного хозяина, были отложены средства на черный день. На эти деньги он купил сыну дом. А на оставшуюся сумму выписал с предприятия «Госшвеймашина» несколько швейных машинок. В Глотово многие семьи бедствовали, дети ходили голые и босые, вот и решил оказать землякам хоть какую-нибудь помощь.

Сам же снова прилепился к церкви, в которой еще проводились службы. Сначала служил сторожем. Потом стал прислуживать священнику в качестве псаломщика: возжигал лампады и свечи, пел на клиросе. Свободное время коротал на заимке, в двух километрах от села, где большую часть времени молился. Домик, когда-то обустроенный там, уже рухнул. Михаил Коновалов вырыл на его месте землянку, где и обретался.

Безбожная власть хотя и утвердилась повсеместно, но веру во Всевышнего в «строителях коммунизма» никакими декретами искоренить не удавалось. Людей днем сгоняли на атеистические митинги, а под покровом ночи они пробирались на коноваловский заимок, чтобы попросить его обитателя помолиться за них. Вскоре весть о молитвеннике и затворнике Михаиле, обладавшем даром утешения, разнеслась по всей округе. И потянулся на хутор народ не только из Глотово, но и из других деревень. Отшельник беседовал с каждым пришедшим, просил не отчаиваться, не опускать рук. Говорил, что власть большевистская рано или поздно падет, коль ее приход отмечен такими страданиями простых людей. Знал, что эти рассуждения дойдут до слуха и власти предержащей, последуют притеснения и новые гонения. Но, кроме Бога, Михаил Яковлевич никого уже не боялся.

Под дамокловым мечом

Весной 1931 года за старцем-затворником пришли люди в форме. Уже через несколько дней было готово постановление по обвинению его по «политической» 58 статье. За контрреволюционную деятельность сошла и раздача швейных машинок сирым односельчанам на последние снятые со сберкнижки деньги, и уединенная молитва в отдаленной от села сторожке. Не последнюю роль в стремительно состряпанном против монаха деле сыграл выход из колхоза 17 семей глотовских крестьян, недовольных ведением общего хозяйства.

Дело служителя культа М.Я.Коновалова рассматривалось в несудебном порядке тройкой ОГПУ. Этот орган, выносивший вердикт тысячам, миллионам сограждан, отличался особой неумолимостью и скороспелыми решениями. Шитые белыми нитками доводы о виновности глотовского монаха тройка посчитала более чем убедительными и приговорила его к расстрелу. Уже в мае 1931 года приговор над томящимся в сыктывкарской тюрьме человеком был приведен в исполнение.

Но ничего этого близкие Михаила Яковлевича до нынешнего года не знали. Остававшийся в Глотово сын Иван гнул спину в колхозе. Над семьей дамокловым мечом на много лет зависло предубеждение, исходившее от властей, как о людях неблагонадежных, жалеющих старый быт и вольное крестьянствование. В 30-е годы к ним домой частенько наведывались комиссии, пытавшиеся «застукать» домочадцев в «противоправных действиях». Зорко следили, чтобы в пасхальную утреню на печном шестке не появился кулич, а на Масленицу в просторном сарае не взлетали под самые своды самодельные качели. И кулич, и качели, и другие атрибуты вековых крестьянских праздников были надолго объявлены вне закона.

«Не верю ни в царя, ни в бога. Царю служил, присягал его армии, а он отрекся от престола. Богу служил, а отца за веру отправили неведомо куда» – так иногда в сердцах говаривал в кругу близких Иван Михайлович.

Всю жизнь и он, и трое его братьев, обосновавшихся в Сибири, мечтали хоть что-нибудь разузнать о своем отце. А еще они очень желали пожить рядом, как когда-то в Глотово, в отцовском доме. И такая возможность представилась. Правда, воссоединилась с сибирскими дядьями дочь Ивана Михайловича – Александра. В 1947 году, после возвращения с фронта мужа, Дмитрия Михайловича, они поехали из Удоры в Новокузнецк Кемеровской области, где Коноваловы к тому времени пустили мощную поросль. Там, среди отрогов кузнецкого Алатау, рядом с родственниками и прошло детство их дочери Надежды Дмитриевны.

Ей запомнилось, как небольшая коми диаспора, обосновавшаяся в сибирском промышленном центре, искала родственников по языку и среди местных жителей. Особенное усердие в этом проявил дядя Андрей, младший брат Ивана Михайловича Коновалова. Однажды он даже предпринял довольно рискованное путешествие по склонам Алатау в деревню Зыряновка. И был счастлив, встретившись там с потомками своих соплеменников, которые еще помнили некоторые коми слова.

Тоска по родине, а еще нездоровый воздух, уже тогда пропитавший промышленный Новокузнецк, заставили семью Дмитрия и Александры Митиных в 1964 году распрощаться с Сибирью, чтобы вновь полной грудью вдохнуть свежесть родной Удоры. Здесь рядом с родными могилами вновь укоренились, обжились, выросли дети, внуки.

– Чем больше живешь, тем больше вопросов, – говорит Надежда Дмитриевна Митина. – Самое большое и несбыточное желание, преследовавшее меня все эти годы, было связано с судьбой прадеда. Конец его жизни, я чувствовала, волновал и мою маму, и ее отца. Но задаваться вслух вопросами они не смели. Прадед ко мне даже стал приходить в сновидениях. Тогда я начала молиться за его душу. И тут случилось чудо. Словно из прорвавшейся плотины хлынул поток информации. И прадед стал для меня еще ближе, дороже, роднее.

Не виновен...

Оказалось, что М.Я.Коновалов за отсутствием состава преступления еще в 1989 году был реабилитирован. (Почему-то об этом власти не извещают родственников безвинных жертв сталинизма.) О том, что ничего «контрреволюционного» в деяниях глотовского монаха не было и в помине, сказали и документы из его «Личного дела», хранящегося в архиве Управления ФСБ по РК.

– Листала документы, а глаза застилали слезы, – рассказывает Надежда Дмитриевна. – Анкеты, протоколы допросов... Сколько ни вчитывалась в лаконичные тексты, так и не могла уяснить, в чем же заключалась вина прадеда. И главное: что же он такое сотворил, за что его лишили самого бесценного дара на земле – жизни. Все собранные против него и подшитые в дело улики отзывались во мне одной фразой: «Не виновен».

Правнучка М.Я.Коновалова с не меньшим удивлением узнала и о том, что в начале 2000-х годов Михаил Яковлевич был включен в подготовленный епархией Сыктывкарской и Воркутинской список по канонизации наших земляков, пострадавших в годы репрессий за веру в Бога. Часть иереев и мирян из этого списка была вскоре прославлена в лике святых. Но многие пока не обрели этот высокий чин, большинство – из-за скудости оставшихся после них материалов о жизни и духовном подвиге. Среди них оказался и М.Я.Коновалов, удорский крестьянин-монах. Хотя уже при жизни в мезенских селах на Удоре богомольные земляки почитали его за святого. Как к святому и заступнику рода Коноваловых обращается теперь к прадеду в своих молитвах и Надежда Дмитриевна Митина.

Анна СИВКОВА.

Михаил Яковлевич Коновалов. 20-е годы.

Панорама главной улицы села Глотово с колокольни храма.
Крайний слева – дом Коноваловых. 70-е годы.

Надежда Дмитриевна Митина с мамой, мужем, внуком. 2008 г.

ТАКЖЕ В РУБРИКЕ

№114 (5189) - 20 сентября 2014 года