Зеленков из рода Бенуа

/ Художник из знаменитого творческого клана создавал шедевры в лагерном театре Абези

Дмитрий Зеленков.

Ольга Иордан.

Панорама п.Ермаково.

Памятник узникам ГУЛАГа в Абези.

В конце прошлого года в залах Национальной галереи РК с большим успехом экспонировалась выставка произведений Александра Бенуа ди Стетто, художника, на долгие годы забытого на родине, в России. Он принадлежал к знаменитой династии Бенуа, давшей, по самым скромным подсчетам, более полусотни человек, наделенных различными художественными способностями. Самый именитый из них – Александр Николаевич Бенуа – говорил об этой родовой закономерности: «Дети у нас рождаются с карандашом в руке». Это не спасло Бенуа от преследований советской власти. Сразу после революции последовали аресты, членов клана клеймили за иностранную фамилию, за выехавших за границу родственников. Родные вынуждены были отдалиться друг от друга, перестали общаться, опасаясь обвинений в шпионаже. Многих раскидало по разным городам и весям, некоторые испили сполна чашу лагерей и ссылок. Некоторых из них судьба закинула в Коми край.

Покалеченная династия

В годы репрессий особенно пострадали потомки Николая Леонтьевича Бенуа (1813-1898), известного русского архитектора. Его сын, тоже архитектор, Леонтий Николаевич, был арестован вместе с женой и детьми в Петрограде в 1921 году по нашумевшему делу В.Н.Таганцева. Несколько десятков представителей питерской интеллигенции тогда были расстреляны (в их числе и поэт Николай Гумилев), сотни брошены в тюрьмы. Аресту подвергся и брат Леонтия Николаевича – Михаил, пострадали другие родственники. Возможно, эти трагические события и подтолкнули художника Александра Бенуа ди Стетто к эмиграции. Со своей семьей он покинул Россию через Финляндию, из Германии перебрался в Швейцарию. Он состоялся как большой, оригинальный художник, однако вернуться в Россию ему было не суждено.

Трагично сложились судьбы правнуков Николая Леонтьевича Бенуа, особенно по линии его дочери Екатерины Николаевны (1855-1933). Она посещала рисовальные классы императорской Академии художеств, работала акварелью и маслом, копировала картины художников XIX века, стала одним из учредителей дамского художественного кружка. В 1874 году Е.Бенуа вышла замуж за скульптора Евгения Александровича Лансере (1848-1886).

Он был выходцем из Франции, его дед оказался в России после вой-ны 1812 года (Бенуа в нашей стране появились чуть раньше – они убежали от французской революции). Евгений Лансере обучался на юридическом факультете Петербургского университета, но с детства самозабвенно любил лошадей и лепку. Специального художественного образования он не получил, но много времени посвящал самообразованию, посещал мастерские скульпторов, работал с натуры. Императорская Академия художеств оценила заслуги 22-летнего ваятеля, удостоив его звания классного художника первой степени. В 1886 году состоялась первая персональная выставка Е.Лансере, его работы демонстрировались на всемирных выставках в Париже, Лондоне, Вене, Филадельфии. За свою короткую жизнь мастер создал более 400 произведений на самые разнообразные сюжеты: батальные, охотничьи, бытовые сценки из жизни крестьян, казаков, изображения животных... Четыре скульптуры Е.А.Лансере хранятся в Национальной галерее РК.

Евгений Лансере ушел из жизни в 39 лет, оставив жену с шестью детьми на руках. Из «лансерят» (так их шутливо называли в клане Бенуа) трое широко прославились: архитектор Николай Лансере, художник-график «Мира искусства» Евгений Лансере и художница Зинаида Евгеньевна, больше известная по фамилии мужа – Серебрякова.

Архитектор Николай Евгеньевич Лансере в 1931 году был арестован по обвинению в шпионаже. Высшую меру наказания ему заменили десятью годами лагерей, которые он отбыл в «шарашке», принимая участие в возведении большого дома на Литейном – ленинградской Лубянки. В 1935 году его досрочно освободили, а в 1938-м арестовали повторно с тем же «букетом» обвинений. В 1939 году Н.Лансере приговорили к пяти годам лагерей под Воркутой, но затем, в 1940-м, привезли в Москву для пересмотра дела. Вскоре после начала войны известный архитектор был этапирован в Саратов, где измученный пытками и болезнями умер в 1942 году. Было ему 63 года.

Пострадали и дети Екатерины Евгеньевны (1882-1921), родной сестры Николая Лансере и Зинаиды Серебряковой. Екатерина была замужем за Владимиром Александровичем Зеленковым (1881-1942). Его родители были известные в России проповедники вегетарианства, их книга «Я никого не ем!» неоднократно переиздавалась и поныне считается одним из лучших сборников вегетарианских рецептов. Владимир учился в Царскосельской Николаевской гимназии, получил специальность инженера-технолога, занимался светотехникой и малярным делом, издал несколько технических книг. Сама Екатерина Евгеньевна была математиком. Она запечатлена на хранящейся в Государственном Русском музее картине своей сестры Зинаиды Серебряковой.

Дочь Зеленковых Нину в 1935 году вместе с мужем Дмитрием Лазаревым отправили в ссылку. Младшего сына – Александра, работавшего конструктором в Ленинграде, арестовали, судили по 58-й статье, он на себе испытал ужасы тюрем Красноярска и Минусинска, лагерей Абакана и Канска. Лишь в 1954 году смог вернуться в Ленинград.

От мага до зэка

Но трагичнее всех сложилась судьба их брата Дмитрия Владимировича Зеленкова, родившегося в 1909 году. Он работал в знаменитом Мариинском театре художником-бутафором, был женат на Ольге Генриховне Иордан – ведущей классической балерине того же театра, обладательнице экстравагантной внешности, с броской драматичной манерой исполнения. Поклонникам она особо запомнилась в первой постановке «Золотого века» Д.Шостаковича в 1930 году, где исполнила партию Дивы.

Во время войны Дмитрий служил на Ленинградском фронте начальником химической службы 2-го стрелкового полка 3-й стрелковой дивизии. В самом начале блокады Ленинграда попал в плен, находился в концлагере на территории Финляндии. После подписания перемирия с этой скандинавской страной, уже в конце войны, Зеленкова привезли в Москву и прямым ходом – в пересыльную тюрьму. По легенде, находясь в фашистском плену, углем на белой стене он нарисовал панораму концлагеря с виселицами, вышками, изможденными узниками. Комендант лагеря сфотографировал ее, а позже в одном из немецких журналов она была воспроизведена с таким комментарием: «Художник Зеленков изобразил немецких солдат в плену». Экземпляр этого журнала и был предъявлен вчерашнему военнопленному во время следствия и на заседании военного трибунала в апреле 1945 года. Дмитрия Зеленкова осудили по 58-й статье на десять лет лагерей и пять лет поражения в правах.

Свой срок сначала он отбывал в Загорске, но, как писал в письме брату Александру, «погорел на одном романтическом деле и загремел на дальний север».

Актер и режиссер Леонид Юхин, тоже незаконно репрессированный, вспоминал: «Наш Абезьский театр был на гастролях в Котласе. В Котласе была пересылка, куда привезли заключенных из России, в том числе Зеленкова Диму, мы его сразу взяли в театр. Это очень хороший художник. Он тут же оформил «Последнюю жертву» и ряд спектаклей».

Сам Д.Зеленков об этом периоде вспоминал так: «В течение одного года в театре этом я занял очень прочную позицию. Работать приходилось очень много. За один год я оформил более 10 спектаклей. Работы мои высоко ценились, и я пользовался всеми благами, возможными в нашем положении».

Заключенным, работавшим в лагерном театре, позволяли сшить дешевые, но приличные костюмы, неплохо кормили, освобождали от конвоирования, даже выплачивали небольшую зарплату. Но чтобы творческий контингент не «забывался», их зачастую посреди ночи поднимали на разгрузку угля с железнодорожных платформ, расчистку снежных завалов. Тяжелый физический труд они выполняли, как говорится, без отрыва от сценической деятельности.

Владимир Пентюхов сейчас красноярский писатель, поэт, крае-вед. А в конце 40-х годов он был солдатом-срочником, «краснопогонником», охранял «врагов народа». В зоне, за колючей проволокой, Пентюхов познакомился с Д.Зеленковым, сразу же признав в бывшем «маге Мариинки и Александринки» исключительно одаренную личность. О племяннике знаменитой Зинаиды Серебряковой он оставил свои воспоминания.

«Я не мог знать, как он оформлял спектакли в ленинградских театрах, но видел это в наших. Расстелив в фойе огромное белое полотно, будущий задник к какому-нибудь спектаклю, он наливал в большие противни разведенной краски, надевал на ноги сплетенные из веревок лапти, мочил их в краске и, прицелившись взглядом в какую-нибудь часть своего будущего произведения, выходил на него. Минут 7-10 топтался он то там, то тут. Где-то густо наследит зеленью, где-то ультрамарином, где-то охрой или киноварью. И когда находил, что истоп-танного достаточно, снимал лапти, поднимался на площадку для оркестра и смотрел сверху... И если увиденное удовлетворяло, брал в руки укрепленные на длинных черенках кисти. Иногда пускал в ход обыкновенную половую щетку. Готовые декорации вызывали бурю восторгов и у артистов, и у публики».

Дорога в никуда

Часть труппы Абезьского театра в конце 1949 года перевезли в Игарку, а затем в Ермаково, на печально знаменитую 503-ю стройку. Самым ярким спектаклем, поставленным здесь, стали «Двенадцать месяцев» С.Маршака. По словам самого Д.Зеленкова, «много было истрачено нервов, много испорчено крови, много проведено бессонных ночей, и наконец к новому 1950 году состоялась премьера. Пьесу, по мнению свидетелей постановки, малость переделали: придали ей мрачноватый местный колорит, включили элементы лагерного фольклора, обыграли строительство «дороги в никуда», ввели злободневные репризы.

Зрителей поразили эффекты от смены времен года в лесу, которых добился Зеленков. Это была чудесная игра меняющихся на глазах красок: сугробы таяли, зеленела трава, зацветали подснежники, которые снова заметала пурга.

Благодарная за доставленное удовольствие публика после спектакля не жалела ладоней, а потом начала скандировать: «Ху-дож-ни-ка!..» Дмитрий Зеленков вышел на сцену и низко поклонился.

А вскоре после этого театр закрыли, актеров перевели на общие работы. Дмитрий Зеленков впал в мрачное настроение. Товарищам признавался, что не хочет жить и очень боится, что его пошлют еще на более дальний, дикий север. Вскоре он предпринял попытку покончить с собой, но его удалось спасти. Однако уже через день после этого он все-таки свел счеты с жизнью. Это случилось всего за несколько месяцев до его освобождения. На дворе стояло лето 1951 года.

Дмитрия Зеленкова похоронили на кладбище поселка Ермаково, установив на его могиле табличку «Г-20».

«Боже, как нужна мне сейчас свобода. Я бы смог захватить кусочек своего счастья», – своего рода эпитафией художнику служат его же слова, адресованные в письме сестре Нине всего за год до трагической развязки.

По воспоминаниям бывших заключенных, на торце двухэтажного Дома связи в поселке Абезь на всю ширь белел китель «товарища Сталина», окруженного ликующим народом. Издалека были видны огромные, выведенные синей краской буквы: «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек». Исполнителем этой настенной росписи был Дмитрий Зеленков. Для тех, кто знал об искалеченной судьбе художника, монументальная композиция в Абези воспринималась как гримаса, укор, карикатура...

Надежда БЕЛЯЕВА,

научный сотрудник Национальной галереи РК.

ТАКЖЕ В РУБРИКЕ

№36 (4673) - 25 февраля 2012 года