| Дым Отечества |
25 декабря 2010 года |
Н. Иваницкий Шесть печорских казней
Троицкий Печорский погост, короче называемый просто Печорой, paсположен на левом берегу Печоры, при впадении в нее Северной Мылвы. Это первая и главная станция для лиц, едущих в Печорский край. Здесь останавливаются и чиновники по делам службы, сюда пристают на своих каюках и чердынские купцы, эти просветители и благодетели печорских зырян, здесь сосредоточена и печорская интеллигенция в лицах лесничего и благочинного; наконец, надо не забыть сказать, что здесь и склад вина – единственный на Печоре, одним словом, Троицкий погост – столица вологодской Печоры, как Ижма – столица архангельской. Я остановился на земской станции, и когда вынесена была из лодки вся поклажа моими спутниками и слугами Дмитрием и Евводою, пошел к лесничему. Лесничий – петербургский уроженец, принял меня с крайним радушием и любезностью, обещал помочь приспособить мою лодку к плаванию по Печоре, рекомендовал хорошего человека в проводники и снабдил некоторыми припасами. Пока я сидел у лесничего, прошла сильная гроза, и вслед за ней ветер внезапно переменился. Задул пресловутый печорский «вой тол», т.е. северный ветер, одна из шести печорских казней (о прочих сообщу после). Темные облака растянулись бесконечными полосами над необъятным горизонтом печорских лесов, и на душу впервые сошло то смутное настроение, которое не покидало ее за все время моего странствования. Причина этого настроения заключалась в том, что страна, в которую я теперь вступил, очень многим отличалась от мирных вологодских равнин. Здесь не было ничего умиротворяющего, напротив, все заставляло опасаться, беспокоиться, недоумевать. Мое намерение было – проплыть по Печоре до границы Архангельской губернии, взглянуть на Брусяную гору и подняться вверх по течению двух главных притоков Печоры – Подчерема и Щугора, насколько это позволят наличные силы и средства. Лесничий действительно помог мне нанять работника на все время путешествия по Печоре. Это молодой зырянин по имени Виктор, знающий хорошо реку и умеющий немного говорить по-русски. К моей лодке приделали набой, чтобы сделать ее повыше и предохранить от захлебываний во время непогоды, посередине же поставили будочку из бересты и рогож. Берега Печоры ниже погоста низменны и однообразны. Дремучий лес тянется по ним непрерывной стеной. На реке множество уток и гагар. В 50 верстах от погоста берега начинают возвышаться, лес везде смешанный; лиственницы, местами целыми рощами, проглядывают кедры. Мы переночевали в Скаляпе на земской станции, которая, как и все земские станции по Печоре, грязна и гадка до невозможности. Земские станции – вторая печорская казнь. Деревня Пашня приютилась весьма живописно на склоне большой горы. Место было так хорошо, что я решил тут переночевать. Меня соблазнила и выступившая под деревней юра; надо было поискать окаменелостей. Береговые обрывы издали кажутся очень высокими, но когда мы их смерили, они оказались не выше 21 саженей. Здесь мы нашли несколько окаменелостей, в том числе прекрасные экземпляры белемнитов. Белемниты не только не принадлежат черту и не составляли его ногтей или пальцев (по-зырянски они зовутся куль-чунь – чертов палец), но они и не произведение молнии (громовые стрелы), что более походило бы на правду, а остатки допотопных животных, принадлежавших к классу головоногих (каракатицы, cenfu). Величина наконечников (стрел) весьма различна; встречаются экземпляры в полвершка длиной, но бывают и в 2 фута. Животное с 2-футовым наконечником было величиной не менее человека обыкновенного роста. Как известно и нынче, в морях, попадаются головоногие (спруты) не меньших размеров. Из Дутова выехали 6 июня. Говорили, что за 25 верст ниже будет виден «Камень», т.е. Урал. Названия Урал или горы здесь вовсе не употребляются, а говорят или по-русски Камень, или по-зырянски Из. Проехав верст 20 от Дутова, действительно увидали на горизонте за лесом синие горы, но это еще не Урал, а отрог его, называемый Ыджыд Парма. Щугор – большое селение на левом берегу Печоры с маленькой деревянной церковью, стоящей в стороне. Берег здесь очень высок. В Щугоре и Аранце смотрят обыкновенно утром на горы, и если на Урале «топятся печи», это признак дурной погоды. Совершив из Щугора несколько экскурсий, мы 10 июня отправились далее. К числу особенностей Печоры относится и то, что на ней нет волков и мух. Не только летом, но и зимой волки попадаются чрезвычайно редко. По-видимому, Печора могла бы служить им весьма удобным местопребыванием, потому что в деревнях держат много овец и собак, наконец, зимой пригоняют сюда с Урала стада оленей, которые и пасутся в лесах по берегам Печоры, однако какая-то причина мешает волкам здесь размножаться. Что же касается мух, то они не плодятся, вероятно, потому, что хлеба здесь не сеют, и навоз, в который, как известно, мухи кладут свои яички, сваливается в овраги и уносится весенней водой. Брусяная гора открывается только вблизи, когда выйдешь из лесу. Речка Соплас, узенькая и чрезвычайно быстрая, прорыла Брусяную гору и образовала чрезвычайно живописное ущелье. Высокие, отвесные скалы подымаются от самой воды и образуют род коридора, по которому с шумом струится Соплас. Вершины горы покрыты сосновым лесом; местами высятся громадные лиственницы. На правом берегу речки под горой расположены хаты рабочих, жалкие лачужки, в которых можно только сидеть или лежать, но стоять нельзя. Тут живут рабочие со своими женами и детьми, бабы занимаются шлифовкой брусьев и точил. Перед хатами в узенькой улочке стоят особые приспособления для варки пищи. В хатах рабочие проводят собственно ночь; тут же они хранят выделанные ими брусья и точила. Каждый рабочий обязан выделать в лето 150 пудов брусьев и точил. Переночевав в доме приказчика, мы на следующее утро вернулись в Усть-Соплас, сели в лодку и поплыли дальше. В 7 часов вечера прибыли в дер. Усть-Вою. В Усть-Вое все жители – раскольники и до того строги, что отказались даже продать нам молока на том основании, что теперь пост и продавать молоко так же грешно, как и пить его. Под вечер мы вернулись в Усть-Вою, сели в лодку и ночью прибыли в Аранец. Это большая деревня на правом, высоком берегу реки. До недавнего времени она принадлежала к Вологодской губернии, теперь же к Архангельской. Вид отсюда на Урал превосходный. 17 июня мы вернулись в Щугор, а 19-го утром сели в лодку, переправились через Печору и стали подыматься вверх по реке Щугору. Река Щугор отличается необыкновенной быстротой и прозрачностью воды. Камни видны отчетливо на сажень и большей глубины, когда смотришь из лодки в воду, то лодка кажется висящей в воздухе, воды точно вовсе и нет. Когда мы вошли в Щугор, лодка наша стала заметно подтекать. Виктор объяснил, что всякая лодка, едва она войдет в Щугор, дает течь, а вернется в Печору – течь прекращается. Это оттого, что вода Печоры содержит в себе много иловых частиц, которые и залепляют щели, вода же Щугора, так сказать, химически чистая и проникает легко в самые мелкие скважины. Войти в лес крайне затруднительно, здешние леса не похожи на наши. У нас всегда можно пробираться и в самом большом лесу; здесь же, как в дeвственных лесах Америки, нельзя подвигаться вперед без помощи топора; да часто и топор не поможет, так как огромные деревья, поваленные бурями и лежащие друг на друге, рубить невозможно. На самом краю одной из высочайших береговых скал стоит высокая ель. Корни ее укрепились в щелях, некоторые повисли над водой. Взглянув случайно на эту ель, я к удивлению моему заметил, что средние ветви ее как будто обрублены. Виктор пояснил мне, что ветви действительно обрублены человеческой рукой, и это делается, как ему известно, в доказательство неустрашимости, людьми, впервые поднимающимися по Щугору в горы. Признаюсь, надо необыкновенное присутствие духа, чтобы выполнить подобную операцию. Вода Щугора, когда на нее смотришь из лодки, на глубоких местах кажется бледно-зеленой, напротив, трава, растущая на дне, – серебристой. Рыбы в Щугоре мало сравнительно с Печорой; раков, как и в Печоре, нет вовсе. Весь день 23 июня все мои попытки приблизиться к лесу были напрасны. Появились еще оводы (четвертая печорская казнь), которые мучат не меньше комаров. На солнце было 33°Р. В 4-м часу пополудни подошли к селу Подчерему и здесь остановились на земской станции. Вечером в тот же день я просил содержателя станции вызвать желающего провезти нас вверх по Подчерему до гор. Река мчится со страшной быстротой и вскидывает темные волны, покрытые пеной. Местность в низовьях Подчерема довольно живописна, хотя берега низменные, они поросли высоким ивовым кустарником; на реке множество островков. Вскоре вдали показались лесистые горы. Когда мы подошли к ним, открылись чудесные места. Прошли такие же ворота, как и на Щугоре, даже, пожалуй, выше и красивее. На правом берегу одна скала как будто отделилась от общей массы и стоит подобием театральной декорации, она зовется «парусом». Весь день дул порядочный ветер, так что комары мало беспокоили, но зато мучили оводы. Едва взойдет солнце и немного пообогреет, как появляются эти насекомые, и к полудню количество их страшно возрастает. Они носятся вокруг лодки со звонким жужжаньем, ударяются в лицо, садятся на руки и на шею и жалят до крови. Вместе с ними появилась и мошка (пятая печорская казнь). От оводов и от мошки не защищает и сетка. Обедать остановились под одной высокой горой, в которой находятся несколько пещер. Судя по эху, пещеры идут далеко внутрь горы; стены их внутри покрыты толстым слоем инея. Однако проникать в эти пещеры и даже ходить около горы не совсем безопасно, потому что наверху огромные глыбы известняка выдались вперед и грозят падением. Некоторые из них уже обрушились и раскидали свои обломки по всему берегу. Рядом с этой горой стоит меньшая, замечательная тем, что внутренность ее разрушилась насквозь, и таким образом образовались естественные ворота; своды их настолько широки, что по ним можно свободно ходить. Гора эта зовется дырявой. Пробившись немало времени на песчаных отмелях, в 10 час. вечера дошли мы до Лебяжного и остановились в избе у брата Анисима, который, прежде чем впустить нас, заявил, что в его хоромах «Оз куритны», т.е. нельзя курить. А когда мы вошли в избу, какая-то баба крикнула с печки: «оз чайны», т.е. нельзя пить чай. Но мы страшно прозябли, потому от чаю отказаться не хотели и стали его пить, несмотря на то, что старуха ворчала и даже просила хозяина выгнать нас. Виктор спросил было у хозяина молока, но тот сурово ответил: «Оз, оз, аски!», т.е. нельзя, нельзя, завтра (сегодня еще Петров пост). Зато он угостил нас сырым сигом, и он оказался довольно вкусным, впрочем, на Печоре все покажется вкусным. До Дутова оставалось 25 верст. Мы надеялись дойти туда 29 числа и отдохнуть на земской станции, где, по крайней мере, можно и «куритны» и «чайны» беспрепятственно. Раскольники – шестая печорская казнь. К 6 часам вечера добрались до Дутова. Здесь ожидали с Малой Печоры двух пароходов. В Щугоре мне рассказывали, что первый пароход, проплывший по Печоре, произвел на раскольников потрясающее впечатление. Все бабы убежали в лес, а мужики смотрели с берега на чудовище, которое, не обращая внимания на страшный «вой тол», дувший навстречу, неслось по реке, изрыгая огонь и жупел. Теперь убеждение о близкой кончине мира распространено по всей Печоре. 30 июня утром вышли из Дутова. Погода хорошая, но гагары орут на разные голоса. Удивительный крик: сперва это чисто человеческие ай, ай, ай, ой, ой, потом какое-то неистовое гоготанье и хохот. Из деревеньки Горд Слуда жители бежали недавно в Дутово из-за медведей, которые съели всех коров, а потом стали заглядывать и в окна. В деревне остались только самые неустрашимые. Пройдя половину пути до Демы, остановились на берегу пить чай. Комаров почти не было, их разносит ветер, но зато оводов туча. И какое разнообразие видов! Одни маленькие, серые, как ночные бабочки (эти садятся на вас без шума и жалят исподтишка), другие зелено-бархатистые, третьи с пятнистыми крыльями, торчащими в стороны, как у мухи, и с великолепными малиновыми глазами, четвертые желтые, огромные, как лесные шершни. В 3 ч. дня подошли к деревне Дема. В ней всего четыре избы; в трех из них наотрез отказались пустить нас, несмотря на то, что собиралась гроза, в четвертой же не было бабы (они-то главным образом протестуют обыкновенно против вторжения «поганых» с особенной энергией), и мужик пустил нас. Следующая наша ночевка была в Пашне, где мы остановились у богатого мужика. Здесь светлая и чистая изба; одно окно даже отворяется, и так как хозяин только наполовину раскольник, то разрешил нам курить в окно. Он замечателен своей корпуленцией – совершенный мегатериум и приписывает благодать печорской воде. Печорские зыряне вообще здоровый и рослый народ, и интересно то, что люди здесь не седеют. Неподалеку от Вань-пи нас застала буря. Я никогда не думал, чтобы на реке могли подыматься такие громадные волны. Лодку нашу прибило к берегу и стало захлестывать, так что мы ее совершенно вытащили на песок. Чью-то лодку, лежащую вверх дном, подняло порывом ветра и так стукнуло о камень, что она раскололась. 7 июля пришли в Покчинское, а на другой день несказанно радовались, подъезжая к Троицкому погосту. Странное дело! Когда мы прибыли в этот погост из Усть-Сысольска, он казался нам краем света, медвежьим углом, отстоящим от родины на 1000 с лишком верст. Теперь же, проездив месяц по Печоре, мы подъезжали к тому же погосту с таким чувством, как будто ожидали встретить большой шумный город, полный людьми цивилизованными, дающий все удобства жизни. Из путевых заметок «Вологодская Печора», опубликованных в «Вологодских губернских ведомостях». 1986 г. №№ 17, 19, 20, 21. Иваницкий Николай Александрович (1845-1899 гг.). Этнограф, ботаник, литератор, уроженец г.Вологды. (Тексты очерков печатаются в сокращенном варианте.) |
Шесть печорских казней и курган Яг-морта / Взгляд на Коми край XIX века из XXI столетия
