"С голодом сравнится только одиночество"

/ Лидия Восквицова оставалась в Ленинграде все 900 блокадных дней

Лидия и Николай Восквицовы. Конец 40-х годов.

По сложившейся традиции на этой странице «Дыма Отечества» публикуются материалы, темы для которых подсказаны нашими читателями или написаны ими. Ломать голову над тем, чему будет посвящена новая серия публикаций под рубрикой «Читатель – газета» в 2010 году, долго не пришлось. Нынешний год в нашей стране проходит под знаком 65-летия Победы в Великой Отечественной войне. В победном 1945 году тех, кого называли фронтовиками, ветеранами войны, в СССР насчитывалось более 20 миллионов. Всего около миллиона солдат-победителей смогли перешагнуть в новое столетие и тысячелетие. А сейчас, еще десять лет спустя, их и того меньше. Уходит время, уходят из жизни фронтовики. В нынешний юбилейный год со Дня Победы, наверное, есть смысл расспросить каждого из участников Великой Отечественной, рассказать о каждом из тех, кто живет рядом с нами. В течение всего года в новой рубрике газеты «Они сражались за Родину» мы будем публиковать рассказы о людях, с оружием в руках приближавших Победу. Из уст ветеранов войны надеемся услышать не только подробности их жизненного и боевого пути, но и воспоминания о самых памятных, драматичных, трагичных эпизодах Второй мировой войны. Все то, что сопутствовало войне, стало ее неотъемлемой частью, закаляло характер бойцов, вымостило дорогу к Победе.

О негромком подвиге ленинградки Тани Савичевой сегодня знают во всем мире. Судьба сыктывкарки Лидии Петровны Восквицовой во многом схожа с ней. Она тоже родилась и выросла в городе на Неве. На себе в полной мере испытала все ужасы и лишения ленинградской блокады. Из всей семьи выжила одна. Причем оставалась в отрезанном от «большой» земли городе все долгие 900 дней. Она не записывала счет потерям, утратам, невзгодам. Но все это продолжает явственно, отчетливо жить в ее памяти, которую можно сравнить с еще одной, пусть ненаписанной, блокадной книгой.

Дом на улице Стачек

Уже под конец нашей беседы выяснилось, что ни из детства, ни из юности у Лидии Петровны не дошло ни одной фотокарточки. Нет снимков в ее фотоальбоме и ни у кого из близких. Образы отца, матери, сестры, брата, крестной сберегла только память. Первый раз после войны Лидия Петровна предстала перед объективом лишь в 20 лет, выйдя замуж за Николая Восквицова. А до этого за двадцатилетний отрезок жизни не осталось ни одного осязаемого, материального свидетельства. Лишь абрисы, силуэты, картинки.

Да еще адрес. «Улица Стачек, восемь, квартира 13». Здесь Лидия Шопина родилась, росла, закончила семь классов. «Я – папина дочка», – улыбается про себя женщина, так как это сходство все собеседники Лидии Петровны принимают на веру – сравнить-то не с чем. Отец, Петр Афанасьевич,работал на Кировском заводе, мать, Любовь Семеновна, на «Красном треугольнике». Кроме старшей Лиды подрастали Валя и Толя.

Размеренные жизнь и быт рабочей семьи из питерского пролетарского района кардинально изменили первые же налеты фашистской авиации. Окончившая семилетку Лида вместе со сверстниками тушила зажигательные бомбы, дежурила на крышах и дворах. Отец пропадал на заводе, лишь изредка наведываясь домой. В цехах Кировского завода круглосуточно ремонтировали вышедшую из строя военную технику.

Уже в самом начале осени подкрался голод. Первым о нем возвестило зарево над Бадаевскими и Черниговскими складами. После авианалетов на пепелище стоял запах горелого сахара. Лида, как и другие ленинградцы, ходила туда с привязанным на веревочку корытом. В корыто набирала пропитанную сахаром землю. Дома добычу промывали, гущу выкладывали, а сладкую мутную воду добавляли в кипяток. Получался сладкий чай.

Осенью Лиду мобилизовали на рытье окопов. Враг стоял в четырех километрах от ворот Кировского завода. Городские девочки лопатами орудовали неумело. «Вы что, могилы нам копаете?» – бросали им находящиеся поблизости солдаты. Земляные работы забирали остатки сил. В продуваемых всеми ветрами шалашах кишмя кишели вши. Когда белые мухи покрыли землю, девочек отпустили домой.

Как перст одна

О блокадной зиме 1941-1942 годов осталось множество душераздирающих свидетельств. У семьи Шопиных все обстояло так же, как у всех ленинградцев, хотя и немного по-другому. Первой слегла не отличавшаяся крепким здоровьем мать. Затем – сестричка. На 15-летнюю Лиду легли все заботы о семье. Она простаивала в очередях за хлебом, ходила на Неву за водой. Труднее всего было обзавестись дровами. Вся мебель в квартире уже ушла на растопку. Невозможно было отыскать поблизости ни заборов, ни деревяшек. Первоначально пытались обеспечить умершим гробы. Но вскоре и их стали пускать на топливо.

Умерла Валя. Весной 1942 года впервые за две недели пришел с Кировского завода отец. Принес продовольственные карточки. Сразу же слег. Шепотом просил Лиду напоить киселем. Она варила его из клея, маленькой ложечкой подносила к губам папы. В июне отец умер. Сообщать о его смерти не стали до конца месяца. Иначе отобрали бы карточки. Покойник в одной комнате, живые – в другой. Так соседствовали две недели.

Живые и мертвые

Грань между жизнью и смертью в голодные дни и месяцы была тонка, неосязаема, почти эфемерна. Поэтому полностью притупила чувство неудобства, страха. Комсомолку Лиду мобилизовали разбирать горы трупов на Серафимовском кладбище. А на Пискаревке вместе с другими подростками она укладывала тела умерших блокадников в огромные рвы. «Это была обычная, рядовая работа для тех, кто еще мог ходить», – говорит Лидия Петровна.

После бомбежки Дворца культуры имени Горького начался пожар. Пламя охватило и квартиры в их доме, стоявшем по соседству. Мать, еле живая, смогла выбраться из пламени. А брат Толя погиб в огне.

Лиде с матерью дали другой угол. И во вторую блокадную зиму все силы девушки уходили на самые обычные и одновременно почти неподъемные заботы: обогреться, поесть. В поисках еды она снова и снова обходила окрестности хлебопекарен, охотилась за каждой хлебной крошкой, случайно сметенной с лотков и контейнеров.

Весной некоторые ленин-градцы, сумевшие запастись семенами, высаживали под окнами зелень, овощи. Но грядки приходилось денно и нощно стеречь, так как желающих отведать урожай было хоть отбавляй. Лида вместе со всеми разбирала тротуары. Но посадить что-то у нее не было ни сил, ни семян. Она, как и большинство блокадников, ожидала выхода любой травы, будь то лебеда, крапива или одуванчики. Пожевав зелень, «обманув» желудок, люди, еле передвигая ноги, разбредались по своим квартирам. Чтобы назавтра вновь выбраться в столовую под открытым небом. Но многих силы покидали, и походы за спасительной зеленью для них завершались. Лидия Петровна замечает, что от голода люди умирали тихо. Засыпали, чтобы больше не проснуться.

Пошла стирать бинты в больницу Володарского. Здесь давали щи из крапивы и еловые шишки от цинги. Остатки обеда несла маме. Уговаривала ее глотать варево с маленькой ложечки, по чуть-чуть. Все стены домов в Ленинграде пестрели такими же предупреждениями. Но вконец обессилевшая женщина словно не слышала дочь. А зимой 1943 года она умерла.

Голод по пятам

«С чувством голода может сравниться только одиночество» – это признание Лидия Петровна примерами не иллюстрирует. Лишь говорит, что, оставшись одна, потеряла почву под ногами, не знала, куда приткнуться, что делать. Объявили прием в школу ФЗО – ухватилась как за соломинку. Примерила на себя мужскую профессию электросварщика. Стала работать на «Электросиле». В заводское общежитие перебралась жить. Каждый вечер, каждую свободную минуту ублажала себя мыслью, что у нее все-таки остался единственный родной человек – мамина сестра. К ней под Великие Луки и решила ехать сразу же, как только разорвут блокадное кольцо.

Работа на заводе перемежалась с восстановлением разрушенных домов. С тяжелой кирпичной поклажей на спине поднималась по гулким малолюдным лестничным пролетам на чердаки, крыши, чтобы залатать пробоины, закрыть дыры. А как только фронт переместился на запад, взяла расчет на заводе и села в поезд.

Отыскала тетю, устроилась работать на МТС. Была уверена, что убежала от голода. Но он, оказалось, следовал по пятам. Немудреное хозяйство двух женщин обложили огромным налогом. Свить гнездо не удалось и в Омске, на родине мужа, служившего на фронте в десантных войсках. В худенький домишко, в котором стали жить молодожены, заявились уполномоченные. И вновь, как и под Великими Луками, стали перечислять то, что они обязаны сдавать государству: мясо, молоко, шерсть, яйца...

Маршруты памяти

Еще не оправившуюся от блокадного лихолетья Лидию ее «мифические» долги перед государством пугали, угнетали. Как-то в газете прочитала, что набирают людей для работы на Севере. Снова тронулась в путь. Княжпогост сменил Сыктывкар. Один за другим родились четверо детей. Трудилась на мясокомбинате, в системе общественного питания. Закончила техникум. «Обжилась, свыклась с Сыктывкаром. Не зря говорят, от добра добра не ищут. Вот и я уже никуда не рискнула уехать отсюда. Родина детей стала родиной внуков. Их у меня пятеро», – при последних словах в тембре голоса Лидии Петровны появляются особенные, горделивые нотки.

Затем достает награды – медали к юбилеям Победы. Самая неприметная, крохотная награда лежит на самом дне шкатулки. Это медаль «Жителю блокадного Ленинграда». Она же самая выстраданная. Наградой от Бога за все пережитое считает Лидия Петровна и то, что четырежды становилась мамой. Дети, семья и стали ее спасением от одиночества, обреченности.

Пока были силы, Лидия Петровна ежегодно навещала родной город. В Ленинграде и Санкт-Петербурге она всегда отправлялась по привычным маршрутам. Сначала – на Пискаревское кладбище, где в одном из бесчисленных рвов осталась лежать ее семья. Затем на улицу Стачек, где ее встречал родной дом. После войны он сильно изменился, но свою квартиру на первом этаже женщина не перепутала бы ни с какой другой. В последний приезд на первом этаже дома располагалось уже не жилое помещение, а какое-то учреждение. Она зашла вовнутрь. Вопрос, что ее привело сюда, отозвался комом в горле. «Память», – только и смогла выговорить «странная» посетительница.

Фотография родного дома – единственное вещественное напоминание о войне, потерянном доме. Сделали ее для бабушки внуки, которые сейчас учатся в Питере. В майские дни ежегодно они обязательно проходят по маршруту памяти: на улицу Стачек и Пискаревское кладбище.

Анна СИВКОВА.

ТАКЖЕ В РУБРИКЕ

№152 (4309) - 21 августа 2010 года