Лариса Попова: "Младенческая смертность не зависит от качества жизни"

О благополучии страны принято судить по таким демографическим показателям, как уровень младенческой смертности и продолжительность жизни населения. Если ориентироваться на два этих «маркера», то самыми комфортными можно считать Скандинавские страны. В нашей республике уровень младенческой смертности в последние годы устойчиво сокращался
и сейчас вполне сопоставим с тем, который сложился
в таком развитом государстве, как Швеция.

А вот по продолжительности жизни нас опережают даже некоторые страны третьего мира. Это не единственный парадокс, который выявила ведущий научный сотрудник Института социально-экономических и энергетических проблем Севера Коми научного центра УрО РАН доктор экономических наук Лариса Попова в своем исследовании. Подробностями она поделилась с корреспондентом «Республики».

– В чем именно заключается парадоксальность выводов, к которым вы пришли?

– В демографии есть такой вероятностный показатель, как ожидаемая продолжительность предстоящей жизни. Ее можно рассчитать для каждого возраста: при рождении или по достижении какого-то важного возрастного рубежа. При рождении человека ожидаемая продолжительность предстоящей жизни максимальна и сокращается по мере увеличения возраста. Но существует так называемый парадокс младенческой смертности. Заключается он в том, что в момент рождения ожидаемая продолжительность жизни человека меньше, чем в возрасте одного года, поскольку именно в младенчестве вероятность смерти ребенка максимальна.

Чем выше уровень младенческой смертности, тем ярче проявляется этот парадокс. Но в последние годы в России проявляется, я бы так сказала, новый парадокс младенческой смертности. Суть заключается в снижении ее уровня на фоне глубочайшего кризиса смертности взрослого населения.

– С какого именно времени наметилось снижение младенческой смертности?

– Устойчивое снижение показателя младенческой смертности в республике наблюдается с 1996 года. Пик младенческой смертности наблюдался у нас в 1995 году: более 25 умерших до одного года младенцев на каждую тысячу родившихся, в сельской местности – 28 на тысячу. Сейчас этот показатель в республике – менее семи на тысячу родившихся. На фоне устойчиво неблагоприятного уровня смертности взрослого населения это выглядит весьма парадоксально.

Более того, если говорить о России в целом, то снижение младенческой смертности началось еще в 1994 году. Для страны это был год наивысшей инфляции и падения уровня жизни населения и год наименьшего (за последние полвека) показателя ожидаемой продолжительности жизни. С чего бы в таких условиях снижаться младенческой смертности, если она, как принято считать, является индикатором уровня и качества жизни населения?

В Коми снижение младенческой смертности началось на два года позже, но практически сразу же – с 1996 года – ее уровень оказался ниже, чем по стране в целом. И с тех пор этот показатель в республике стабильно ниже среднероссийского уровня, в то время как за весь послевоенный период (за который есть возможность проводить межрегиональные сравнения по уровню младенческой смертности) буквально до начала девяностых годов республиканский показатель всегда был выше и лишь эпизодически, в 1984 и 1986 годах, оказывался ниже, чем в среднем по стране. Парадоксально и то, что стремительное сокращение младенческой смертности (до уровня заметно ниже среднероссийского) наблюдается в последние 10-15 лет в ряде других северных территорий, характеризующихся более глубоким социально-экономическим и демографическим кризисом, а также в некоторых регионах, которые принято называть депрессивными.

Более того, самый низкий показатель младенческой смертности фиксируется не в Москве, а в Санкт-Петербурге, хотя именно столица у нас в стране считается наиболее комфортным для проживания мегаполисом. Показатель же младенческой смертности там отнюдь не самый низкий. Гораздо лучших результатов по выхаживанию новорожденных достигли в Санкт-Петербурге. В Коми показатели тоже в основном лучше, чем в Первопрестольной. Но… Мужчины в Коми живут в среднем на восемь лет меньше, чем в столице, а женщины – на пять. Две основополагающие демографические характеристики, которые принято считать «маркерами» социально-экономического положения, – уровень младенческой смертности и продолжительность жизни – оказались диаметрально противоположными, а следовательно, один из них не отражает реальной действительности.

И Республика Коми, подчеркнем еще раз, не единственный регион, в котором проявилась такая инверсия этих двух показателей. То есть продолжительность жизни населения ниже при меньших значениях младенческой смертности, хотя должно быть наоборот.

– А почему вы полагаете, что отказываться надо именно от употребления показателя младенческой смертности в качестве индикатора уровня и качества жизни населения?

– Это же очевидно, что снижение младенческой смертности вовсе не признак стабилизации социально-экономической ситуации. Достаточно вспомнить, как мы жили в середине девяностых годов. Скорее всего, это следствие того, что сейчас уровень младенческой смертности все больше замыкается на системе родовспоможения. В начале девяностых во многих регионах страны были открыты крупные перинатальные центры. Появились современные технологичные службы родовспоможения с высокопрофессиональными специалистами. Если до начала восьмидесятых младенческую смертность определяли прежде всего болезни органов дыхания, то к середине того десятилетия на первое место вышли состояния, возникшие в перинатальном (до семи суток жизни) периоде, а к концу десятилетия на второе место вышли внутренние аномалии развития.

Сейчас причины перинатальной смерти определяют примерно половину случаев младенческой смертности, еще около 20% приходится на врожденные аномалии. Дальше следуют болезни органов дыхания и пищеварения, затем инфекционно-паразитарные заболевания и несчастные случаи. Произошло значительное уменьшение показателя перинатальной младенческой смертности и смертности от внутренних аномалий развития. А это прежде всего заслуга медицины.

В свое время в нашей стране было еще два столь же значительных скачка по снижению младенческой смертности: после революции и после войны. В двадцатые годы большую роль сыграли декреты об охране материнства и детства, которые были приняты советской властью в первый же месяц после революции. В результате к 1926 году смертность на первом году жизни снизилась по сравнению с дореволюционным периодом на одну треть: с 260-275 до 188 случаев на одну тысячу новорожденных. А сокращение, фиксируемое после Великой Отечественной войны, во многом было обусловлено изобретением и применением антибиотиков и сульфаниламидов. Они фактически совершили революционное снижение младенческой смертности от заболеваний органов дыхания и пищеварения, инфекционных и паразитарных заболеваний. И, наконец, третий скачок наметился в первой половине – середине девяностых годов за счет ранней диагностики патологий плода беременных женщин и методик их дородового сопровождения.

– Разве в отсталой стране могли бы развиваться высокие медицинские технологии?

– Я не считаю, что мы живем в отсталой стране. Но социально-экономические условия – это ведь не только уровень развития науки и медицины. Мы прекрасно знаем, что в стране, где люди живут буквально в патриархальных условиях быта, можно развивать высочайшие технологии. Наш народ вплоть до семидесятых годов ходил в ватниках и валенках, но строил атомные электростанции, и в космос летал, и генной инженерией занимался. Все-таки развитие медицинских технологий, самоотверженные усилия медиков и общий уровень жизни населения – это не одно и то же.

Между тем зачастую политики манипулируют этими понятиями. Например, как-то в телепередаче «К барьеру» из уст одного из лидеров «Союза правых сил» прозвучало, что вот, дескать, зря говорят, что реформы в России провалились, приведя к снижению жизненного уровня населения и социальному расслоению общества. Мол, именно в России устойчиво снижается младенческая смертность, и какой еще яркий показатель можно найти в подтверждение социально-экономического процветания страны. И даже видные отечественные демографы по-прежнему используют это устойчивое клише, что младенческая смертность – объективный признак социально-экономического и культурного благополучия страны, интегральная характеристика развития общества и качества жизни населения.

На мой взгляд, со второй половины девяностых годов этот показатель в качестве индикатора социально-экономического развития общества применять уже не следует. Если мы каким-то образом хотим охарактеризовать степень благополучия в том или ином государстве либо регионе, правильнее применять показатель продолжительности жизни населения. Его уровень более адекватно отражает сложившиеся реалии.

Беседовала Ольга САЖИНА.

Фото Дмитрия НАПАЛКОВА.

По данным Минздравсоцразвития РФ, в целом по России младенческая смертность за 11 месяцев 2009 года снизилась на 6,9% по отношению к январю-ноябрю 2008 года. Снижение показателя младенческой смертности отмечается в 56 регионах, из них в 44 этот показатель ниже среднероссийского. Показатели младенческой смертности, сопоставимые с показателями развитых стран, наряду с Республикой Коми отмечаются также в Белгородской области, Ханты-Мансийском АО, в Санкт-Петербурге, Ленинградской области, в Карелии, Краснодарском крае, Татарстане, Пензенской области.

Высокие показатели младенческой смертности сохраняются в Чеченской Республике (16,7 промилле), Республике Тыва, Республике Дагестан, Еврейской автономной области, Республике Калмыкия, Амурской области. Перед государством поставлена задача стабилизации к 2015 году численности населения России на уровне 142-143 миллионов человек и роста к 2025 году до 145 миллионов человек.

ТАКЖЕ В РУБРИКЕ

№73 (4230) - 27 апреля 2010 года