| Дым Отечества |
29 июня 2013 года |
"Зырянить начну в мае..."
В творчестве выдающегося художника-абстракциониста Василия Кандинского многое предопределили увлечение этнографией, путешествие в Коми край, а также его финно-угорские корни На страницах приложения «Дым Отечества» уже выходили публикации, посвященные выдающемуся русскому художнику Василию Кандинскому и влиянию на его творчество путешествия в Коми край, предпринятому им в 1889 году. Главный и самый явственный итог экспедиции студента-юриста Московского университета в Зырянский край – «перерождение» будущего правоведа в художника, ставшего впоследствии одним из отцов-основателей нового направления в искусстве – абстракционизма. К короткому, но насыщенному встречами и событиями пребыванию на севере среди самобытного народа В.Кандинский возвращался в течение всей своей жизни.
А запечатлевшиеся в памяти картинки зырянской жизни и быта
на его холстах выливались в оригинальные образы. Появившиеся
в последние годы новые материалы и исследования, посвященные судьбе и творчеству великого художника, позволяют говорить
и о его финно-угорском происхождении. А также о том, что путешествие на север России совсем еще юного столичного студента и положило первый кирпичик в основание выстраданного
и воплощенного им в жизнь художественного направления в искусстве. Стирая «белые пятна» Интерес к жизни и творчеству В.В.Кандинского не ослабевает во всем мире. Каждое новое поколение исследователей и поклонников его творчества пытается найти свое объяснение «зашифрованным» картинам, отыскать верный ключ к разгадке волшебных образов и знаков-пиктограмм, с помощью которых художник передал свои познания, мысли, ассоциации. Но если исследования, посвященные творчеству Кандинского-художника, достаточно многочисленны, то монографии и книги о его судьбе, что называется, наперечет. Крайне скудна библиография работ о великом соотечественнике в России. Причины этого очевидны. Большую часть жизни Василий Васильевич провел за границей, умер в 1944 году во Франции. В парижский Национальный музей современного искусства им. Ж.Помпиду после его кончины был передан оставшийся после него богатейший архив. В том числе и дневники, которые Кандинский вел во время экспедиции по Коми краю. К этому стоит добавить и табу на «непонятное народу» творчество художника-абстракциониста, на протяжении долгих лет наложенное советской властью. Все это вкупе надолго отодвинуло открытие самобытной личности художника и его уникального наследия земляками, соотечественниками. В 2011 году в Москве небольшим тиражом вышла монография историка М.М.Керимовой «Жизнь, отданная науке», посвященная семье этнографов Харузиных. Одна из ее глав посвящена В.В.Кандинскому, причем она содержит немало любопытных, малоизвестных, а то и вовсе неизвестных широкому кругу россиян фактов и сведений из биографии художника. Василий Васильевич на страницах исследования, что называется, не случайный гость. Многолетняя дружба связывала его с братьями Харузиными – Николаем, Алексеем, Михаилом, их сестрой Верой, талантливыми учеными, много сделавшими в конце XIX – начале XX века для исследования жизни российских инородцев. В том числе – финно-угорских народов. Николай и Вера Харузины первыми в России подготовили фундаментальные работы о лопарях (саамах), Алексей и Михаил Харузины свои исследования посвятили эстонцам. Кроме того, Вера Николаевна Харузина внесла большую лепту в популяризацию многих небольших этносов, населяющих Россию: вотяков (удмуртов), юкагиров, тунгусов. «Такие люди во все времена и во всех обществах, помимо ученых и государственных заслуг, имели еще громадное воспитательное значение... Их идейность, благородное честолюбие, имеющее в основе честь родины и науки, богатство их знаний и трудолюбие, фантастическая вера в науку делают их в глазах народа подвижниками, олицетворяющими высшую нравственную силу». Этими чеховскими словами автор монографии М.Керимова характеризует семью этнографов Харузиных, влияние которых во многом определило интересы и пристрастия Кандинского-студента. К родникам
души народной В.В. Кандинский родился в 1866 году в Москве, в купеческой семье. Его отец Василий Сильвестрович первоначальный капитал нажил на родине, в Сибири. Относительно точки на карте, где он появился на свет, точных сведений нет, называются и Нерчинск, и Кяхта. В Москву он переселился из Селенгинска и сразу же влюбился в Первопрестольную. Отец имел на Василия очень большое влияние. «Мой отец в течение всей моей жизни с необыкновенным терпением относился ко всем моим прихотям и перескакиваниям с одного поприща на другое, – вспоминал художник. – Он стремился с самого начала развивать во мне самостоятельность, чрезвычайно щедро поддерживая меня материально. Принципом его воспитания было полное доверие и дружеское ко мне отношение». Стоит отметить, что Василий Сильвестрович тоже не был чужд художествам, он очень любил живопись, а в юности занимался рисованием. «Моя мать – москвичка, – писал В.Кандинский о Елизавете Ивановне Тихеевой, – соединяющая в себе свойства, составляющие в моих глазах всю сущность самой Москвы: выдающаяся внешняя глубоко серьезная и строгая красота, родовитая простота, неисчерпаемая энергия, оригинально сплетенное из нервности и величественного спокойствия и самообладания соединение традиционности и истинной свободы». Московские купеческие семьи общались между собой, дружили домами и семьями. Кандинские состояли в родстве со знаменитыми Сабашниковыми, знались и с Харузиными, чей родовой дом стоял в Борисоглебском переулке. Тесная, сердечная дружба много лет связывала Василия Кандинского с Николаем Харузиным. А начало ей было положено в 1885 году, когда оба поступили на юридический факультет Московского университета. Кроме различных дисциплин, связанных с правом, на юрфаке давались знания и по основам этнографии, фольклору. Не без влияния своего друга Николая Харузина В.Кандинский увлекся этнографией, которая, по его словам, «помогала открыть тайники души народной». Именно Н.Харузин, заметив интерес друга к жизни разных народов, привлек его к работе этнографического отдела Императорского общества любителей естествознания, антропологии и этнографии при Московском университете (ИОЛЕАЭ) и журнала «Этнографическое обозрение». На одном из заседаний ИОЛЕАЭ, проходивших обычно в доме Харузиных, и вызрела идея путешествия Кандинского в Зырянский край. В письме Н.Харузину в Гурзуф его друг весной 1889 года писал: «Зырянить начну с 20 мая. Лучше всего писать в Вологду, до востребования». «Входить в картину,
жить в ней...» Из поездки в Вологодскую губернию Кандинский вынес потрясающие впечатления. «Мне впервые удалось увидеть народное искусство в естественной среде и на собственной его почве, – писал он. – ...Тут я выучился не глядеть на картину со стороны, а самому вращаться в картине, в ней жить. Ярко помню, как я остановился на пороге перед неожиданным зрелищем. Стол, лавки, важная и огромная печь, шкафы, поставцы – все было расписано пестрыми, размашистыми орнаментами. По стенам лубки: символически представленный богатырь, сражение, красками переданная песня. Красный угол, весь завешанный писаными и печатными образами, а перед ними красно-теплящаяся лампадка, будто что-то про себя знающая, про себя живущая, таинственно-шепчущая, скромная и гордая. Когда наконец вошел в горницу, живопись обступила меня, и я вошел в нее... Никогда не забуду большие, покрытые резьбой деревянные дома. В этих чудесных домах я пережил то, чего до сих пор не испытывал. Они научили меня входить в картину, жить в ней». «Я положительно влюблен в зырян...» Эти слова звучат рефреном и дневников Кандинского во время путешествия по Коми краю. Известно, что за короткое время ему удалось посетить Усть-Сысольск, ряд вычегодских и вишерских сел. (Дневниковые записи В.Кандинского в сокращенном варианте были опубликованы в одном из выпусков приложения «Дым Отечества» за 2009 г.) После возвращения в Москву в журнале «Этнографическое обозрение» он поместил статью «Из материалов по этнографии сысольских и вычегодских зырян. Национальные божества», в которой обобщил собранные в ходе экспедиции сведения о древностях Зырянского края, в частности, о языческих верованиях. Можно было предположить, что экспедиция и появившаяся следом публикация – лишь небольшой эпизод из жизни художника и исследователя. Однако погружение в «пучину» исторического прошлого отдаленного Коми края для Кандинского после его возвращения в Москву не заканчивается. Еще до того как пойти «зырянить», он готовит доклад «Верования пермяков и зырян», с которым выступает на заседании этнографического отдела ИОЛЕАЭ. Исследователь М.Керимова приводит список литературы по истории Коми края, с которым Кандинский в это время скрупулезно знакомится: «Первоначальные сведения о грамматике зырянского языка» М.Кастрена, «Зыряне и их охотничьи промыслы» Ф.Арсеньева, «Зырянский край при епископах пермских и зырянский язык» Г.Лыткина, а также материалы о коми-зырянах, публиковавшиеся на страницах «Вологодских губернских ведомостей». После возвращения из северной экспедиции, которая обернулась для студента Кандинского настоящим мировоззренческим потрясением, он не ограничивается написанием одной статьи. По просьбе своего друга Н.Харузина в журнале «Этнографическое обозрение» начинающий исследователь помещает ряд рецензий, также связанных с историей Зырянского края. Как пишет М.Керимова, «Книга Г.С.Лыткина «Зырянский край при епископах пермских и зырянский язык» (СПб, 1889) была особенно интересна Кандинскому после экспедиции в Вологодскую губернию... Основную часть рецензии Кандинский посвящает переводам зырянского народного творчества – сказкам, песням, пословицам, которые рекомендуются русским читателям. Огромную ценность, по мнению Кандинского, представляют публикации зырянской грамматики и ряда словарей: зырянско-русского, вотско-русского и русско-вотско-зырянского. Интересны приведенные рецензентом разные версии происхождения этнонима «зыряне» и его трактовка в сочинениях Н.М.Карамзина, А.М.Шегрена, П.И.Савваитова, Клавдия Попова и других; сам же Кандинский не решается высказать свое мнение по этому сложному вопросу». Зырянская тема присутствует и в других рецензиях В.Кандинского этого периода. Так, одна из них посвящена вышедшим в 1890 году «Материалам по этнографии Вологодской губернии» Н.А.Иваницкого (1847-1899), талантливого исследователя-вологжанина, хорошего знакомого Кандинского, оказавшего ему помощь во время экспедиции по Коми краю. Тайны «номадийской наследственности» Увлечение будущих ученых-юристов В.Кандинского и Н.Харузина этнографией развело их с правоведением. Прежде чем окончательно определиться со своим будущим поприщем, два друга взяли двухлетний тайм-аут – академический отпуск. Затем Николай в 1893 году перевелся в Дерптский университет, в том же году получив степень кандидата этнографии и географии. Василий окончил Московский университет с дипломом первой степени по кафедре политической экономии и статистики. Но, как признавался он в письме своему наставнику А.И.Чупрову, у него «нет сильной захватывающей все существо любви к науке». Поэтому после получения диплома Кандинский становится директором художественной типографии в Москве. Твердо решив связать свою жизнь с искусством, он затем едет в Германию, чтобы, подучившись там, вновь возвратиться на родину и основать свою художественную школу. Уже в первых же картинах художника проступает проснувшаяся с новой силой увлеченность народным искусством северных инородцев, с которым он напрямую соприкоснулся во время экспедиции в Зырянский край. Но, оказывается, влечение к этому в Кандинском, можно сказать, было запрограммировано и на генном уровне. Вот и в одном из писем к Н.Харузину он признавался, что пытается постичь тайны своей «номадийской наследственности». Другими словами, художник знал о том, что его родословная уходит корнями в глубь одного из северных народов. И пытался в своем творчестве по-своему выразить этот «голос крови», а также показать «тонкие вибрации» души народа. Действительно, предки В.Кандинского по отцу происходили из восточных манси. На это же указывает и фамилия, связанная с рекой Конда, левым притоком Иртыша. Одноименное с этой рекой название носил и населенный пункт, стоявший на его берегу, – Кондинск, а также монастырь, располагавшийся на правом берегу Оби. В устных преданиях многих северных народов эти глухие места упоминались как священные. Именно там, по поверьям, после христианизации Коми края была надежно спрятана фигура Зарни ань, Золотой бабы, которой поклонялись зыряне-язычники. Пращуры знаменитого художника были вогульскими князцами, принявшими при Иване Грозном российское подданство. Один из них разбойничал, за что угодил на каторгу. По стопам родителя пошел было и сын, прадед В.В.Кандинского – Хрисанф Петрович. Однако он вскоре одумался, встал на честный путь, нажил немало добра, построил на свои средства каменные храмы. Его женой стала девушка из рода тунгусского князя Гантимура, бежавшего в середине XVII века из Маньчжурии в Россию. Жизнь разных народов, которые вложили в него кусочек своей души, художник ощущал в себе всю жизнь. Это же нашло оригинальное отражение и в его произведениях. От шаманских бубнов
к желтому звуку В книгах и статьях, посвященных осмыслению художественного творчества, В.Кандинский сравнивал холст, натянутый на раму, с шаманским бубном, а удары кисти по нему – с ударами колотушки в бубен. Это сравнение не только художественный образ. Еще студентом университета участвуя в журфиксах этнографов, будущий художник и его друзья внесли свою лепту в изучение шаманизма у разных народов, а некоторые из них, как, например, Н.Харузин, написали об этом статьи. Процесс камлания и сам инструмент, испещренный знаками-криптограммами, на протяжении многих лет вызывали повышенный интерес у Кандинского. Он специально срисовывал и изучал бубны северных шаманов, хранящиеся в собраниях разных музеев. Под впечатлением от них в 1910-1911 годах Кандинский создал целую серию так называемых овальных картин, главным действующим «лицом» которых стал шаманский бубен. В творчестве Кандинского немало места занимают и знаки – пасы, увиденные им как на шаманских бубнах, так и на других предметах северных народов. Познания об этих владельческих пометах первоначально Кандинский тоже получил на заседаниях Императорского общества любителей естествознания, антропологии и этнографии при Московском университете. Родовые знаки разных народов – тамги, пятна, меты, клейма, тавры, знамена в свое время подробно описал в одном из своих этнографических очерков М.Харузин. В приложении к своей статье он привел множество рисунков, на которых были изображены такие знаки собственности. Между прочим, их сбор в конце XIX века был сопряжен с немалыми трудностями, крестьяне отказывались демонстрировать перед чужаками родовые знаки. Тем не менее их коллекцию московскому исследователю все-таки удалось собрать. В.Кандинский с юности интересовался и глубинными истоками, свойствами шаманизма. Например, тем, как с помощью бубна и заклинаний шаман входит в транс и что он ощущает, будучи в экстазе. И будущий художник, и его друзья-этнографы были хорошо знакомы с исследованием финского лингвиста и этнографа М.Кастрена, вышедшим в 1850 году на французском языке, в котором он приводил данные о галлюциногенных грибах, которые перед камланием употребляли шаманы. Позже на картине художника Кандинского «Последняя акварель» эти грибы предстают в своеобразном танце. По замечанию М.Керимовой, «воспоминания о студенческой Вологодской экспедиции преследовали Кандинского до конца жизни. Образы грибов в его картинах связаны с тайной инициации, шаманского путешествия, исцеления». С посещением Зырянского края в 1889 году исследовательница связывает и сюжет картины Кандинского «Пестрая жизнь». На большом полотне изображены два старца – Белый и Черный. Рядом с Белым старцем – девушка в кокошнике с ребенком, на заднем плане – православный священник с крестом в руке. Смотришь на эту картину, и вспоминаются выводы Василия Васильевича о том, что быстрая, стремительная христианизация Коми края смела на своем пути едва ли не все языческие верования и божества зырян. Во всяком случае, во время своей студенческой экспедиции из древностей северной земли ему увидеть почти ничего не удалось. Единственное, где он побывал, – местечко Шойна-яг возле нынешнего села Сторожевск в Корткеросском районе, где в приснопамятные времена находилось языческое капище. Видимо, совсем не случайно именно здесь же, уже в XX веке, был обнаружен древнекоми охотничий календарь с изображением промысловых зверей. Увиденный своими глазами неповторимый мир народной жизни в Зырянском крае в различных преломлениях нашел отражение и в других работах знаменитого художника. Вслед за известным композитором А.Скрябиным Кандинский увлекался сравнением цветовой гаммы со звуками, создав серию картин под названием «Желтый звук». «Я въезжал в деревни, где население с желто-серыми лицами и волосами ходило с головы до ног в желто-серых же одеждах», – делился он впечатлениями от поездки на север России. Возможно, что отголоском этого памятного путешествия и стали замысловатые картины под названием «Желтый звук», в которых художник реальный мир отобразил сквозь призму звучания, понятного только ему. В.Кандинский писал: «Живопись есть грохочущее столкновение различных миров, призванных путем борьбы и среди этой борьбы миров между собой создать новый мир, который зовется произведением». Художественное наследие отца-основателя абстракционизма позволяет говорить, что в этом новом мире, созданном им, воплотились многие черты жизни и культуры северных народов, в том числе коми. А его «влюбленность в зырян» во время студенческой экспедиции служила мощной подпиткой на протяжении всего творческого пути. Анна СИВКОВА. Северные дома и предметы зырянского быта вызывали у художника удивление и восхищение. Картину «Пестрая жизнь» (в центре вверху) и другие произведения В.Кандинского исследователи напрямую связывают с его путешествием в Коми край. |
О северных староверах 
