| Дым Отечества |
19 мая 2012 года |
Последний поклон / Эта публикация ветерана Великой Отечественной войны Александра Ивановича Щанова - своеобразная эпитафия малой родине и самому автору
Ветеран Великой Отечественной войны, организатор и первый директор лесного института в Сыктывкаре Александр Иванович Щанов много лет публиковался на страницах «Дыма Отечества». Здесь же выходили публикации и о нем. Не так давно ветеран занес в редакцию окончательный, готовый для публикации вариант статьи, посвященной коми деревне. «На примере печальной судьбы моей родной вымской деревни Катыдпом объективно и доходчиво для массового читателя попытался раскрыть драматическую историю российской деревни. Эта проблема в наши дни приобрела особую актуальность. Я не имею права не напомнить людям о колхозно-совхозном бытии советской деревни, осмысленной мною за последние 50-60 лет, и высказать некоторые свои соображения» – этими словами Александр Иванович предварил текст своего очерка. Увы, подготовленный материал Александр Иванович уже не успел увидеть на страницах газеты. А его письмо-пояснение к очерку о деревне стало последним написанным им текстом. Своеобразной эпитафией. Фронтовик-интеллектуал, принципиальный, честный, часто неудобный человек Александр Иванович Щанов ушел из жизни 5 мая, всего за несколько дней до главного для него и всей его Родины праздника – Дня Победы. Там, где древняя река Вымь (Емва), вырвавшись из теснин Турьинской излучины, словно обрадовавшись, выпрямляется и успокаивается, на ее высоком левом берегу четырьмя рядами, напоминая горный аул, ладно и красиво располагалась родная моя онежская деревенька Катыдпом. По преданиям, стояла она здесь уже тогда, когда первокреститель зырян Стефан Пермский «плыл по Выми на большом камне». С щемящим сердцем расставался я с моим родным Катыдпомом в августе 1946 года, уезжая на учебу в Ленинград. Осталась деревня еще в прежнем обличьи: из труб каждой избы по утрам валил дым, добросовестно трудились колхозники, надеясь на лучшее будущее после войны. Но словно чуяло мое сердце, расставаясь с малой родиной, что вижу я ее в последний раз. И с какой-то особой грустью оживали во мне воспоминания о ее прошлом. Вспомнилось, как в праздники в предвоенные годы собирались у Опонь дяди старики и, попивая из яндовы пенистое деревенское пиво, степенно беседовали, вспоминая былое земли Вымской. Особенный интерес вызывали деяния первокрестителя зырян святителя Стефана Пермского. Только вот не хотели старики соглашаться с предсказанием святителя о том, что на месте нашей деревушки, где, видимо, стояло тогда не более десятка курных изб, через 600 лет опять будет расти лес, а деревня полностью опустеет. – Как же так? – возражали деды. – Через 60 лет исполнится 600-летие преставлению святителя. За эти годы удвоится число жителей деревни. Сегодня у нас 180 душ, а к тому времени перевалит и за все 300: вон сколько детей в каждом доме! Не ведали деды, что добротные дома, сработанные мозолистыми руками мужиков на долгие времена, будут распилены на дрова, а поля и луга, десятками поколений катыдпомцев в поте лица отвоеванные у дремучей тайги, зарастут кустарником и лесом. Первая мировая и особенно Гражданская войны унесли десятки миллионов жизней россиян, в основном крестьян. Сильно пострадала деревня от Октябрьской революции с ее комбедами, продотрядами и чекистами. Но российская деревня оклемалась, выжила. К началу коллективизации в стране было около 120 миллионов крестьян, что составляло более 80 процентов всего населения. Страшным ударом, обрушившимся на российское крестьянство после недолгих лет нэповской воли, разрушившим многовековую устойчивую систему саморазвития крестьян с трехпоколенными семьями, весь уклад сельской жизни, быта, традиций, явилась сплошная коллективизация с массовым раскулачиванием справных трудовых семей, с высылкой в необжитые места суровых северных регионов. Большинство крестьян, в том числе коми, не хотели «обобщить» себя, не хотели войти в колхозы. Но наступательная работа агитаторов, представителей власти с их романтическими обещаниями и угрозами выселения как подкулачников к побережью ледяного океана, дала результаты: в течение 1931-1934
годов большинство крестьянских хозяйств вошло в колхозы. Выбора для них не было. Правда, немало семей подалось и на сибирские просторы. Приросшие к земле, как смолистые пни, и не представляющие жизни и хлеба насущного без труда, бывшие единоличники втянулись-таки в новую жизнь и стали добросовестно трудиться на своих, теперь уже колхозных полях и лугах. Наш катыдпомский колхоз «Культура» стал лучшим из пяти колхозов села Онежье. Грянула Великая Отечественная война. Деревня Катыдпом в 37 дворов дала фронту 38 солдат – всю мобильную силу колхоза. Старики Николай Васильевич и Анна Ефимовна Щановы благословили на поле брани четырех сыновей. Из дома Петра Ивановича Щанова ушли воевать трое сыновей и внук. Максим Петрович Щанов проводил на войну троих своих наследников. Семья Андрея Симоновича и Веры Осиповны Старцевых рассталась также с тремя сыновьями. В разгар войны призвали в армию последнего катыдпомского мужика – председателя колхоза Михаила Ивановича Лапина. Колхозники решительно отказались от навязываемого им «варяга» и избрали своим вожаком смышленую, волевую и смелую женщину скотницу-доярку Агнию Ивановну Старцеву-Щанову. Колхоз «Культура» в годы войны был одним из передовых в республике. Хотя война нанесла ему жестокий удар: 14 молодых мужчин не вернулись с поля боя. Пришла долгожданная Победа. Предельно уставшие, колхозники продолжали добросовестно трудиться, надеясь на лучшее будущее. Но надежды их не оправдались. Жизнь в колхозах пошла как-то непутево. Руководителями колхозов зачастую назначали слабых, но «ручных», послушных исполнителей воли начальства. И когда, казалось, надо было бы менять такого непутевого «осла», власти обычно меняли лишь «седло». Одолевали волюнтаризм властей в руководстве колхозами, рекордомания, партийная установка «План любой ценой!». В каждом колхозе, сельсовете в периоды посевных и уборочных кампаний, как и в войну, продолжали сидеть властные, гонористые «комиссары» – уполномоченные из райисполкомов, райкомов и обкома партии. Партийные и советские органы, видимо, не доверяли знаниям и опыту самих колхозов и колхозников: «А вдруг да они посевную начнут не в мае, а в сентябре, а вместо ржи да ячменя посеют в Коми хлопок или еще что-нибудь?» На обнищавших колхозников давило налоговое бремя, особенно мясом и молоком. Обременительными, непосильными были и гос-поставки на слабые колхозы, гужповинность. Свирепствовали советские законы: за собранные голодными колхозниками перезимовавшие, отмороженные клубни картошки или колосья, оставшиеся после прошлогодней уборки, за охапку травы, скошенной с колхозных лугов, их судили и отправляли в зоны архипелага Гулаг. Так, была посажена в Верхнечовский лагерь онежская колхозница Марфа Щанова. И когда по амнистии ее стали выпроваживать на свободу, она никак не хотела выходить за железные ворота, умоляя лагерное начальство оставить ее в зоне, аргументируя это тем, что здесь за добросовестную работу ее худовато, но три раза кормили, давая по 600 граммов в день настоящего черного хлеба. А вернувшись в колхоз, она опять будет голодать. Бесхозяйственность становилась спутником колхозов. На трудодни почти ничего не давали. Так лишь один раз после вой-
ны в колхозе «Клим Ворошилов» Зеленецкого сельсовета обрадовали колхозников деньгами: выдали на трудодень по три копейки. Трудодни обесценивались, вконец теряя свою стимулирующую роль. Крестьяне всеми путями убегали из колхозов. Были случаи, когда девушки покидали насиженные места, заключая фиктивные браки с городскими «женихами». Но тут сам генсек Никита Хрущев помог крестьянам, раскрепостил их, разрешив и им выдавать паспорта как гражданам СССР. Это ускорило опустение деревень. Обезлюдела и моя деревенька Катыдпом. Выход из положения политбюро партии и Никита Хрущев нашли в укрупнении «неперспективных» мелкотоварных сельхозартелей и деревень. Совершалась эта кампания огульно, как правило, без учета экономической целесообразности, уровня экономического развития и географического расположения укрупняемых колхозов. Так, пять онежских хозяйств, разбросанных друг от друга на километры и разъединенных лесами, оврагами, рекой, объединяли в один колхоз. Сократили четырех председателей колхозов, двух счетоводов, двух бригадиров, а развалили все пять артелей и в первую очередь разорили, растащили самый крепкий в Онежье катыдпомский колхоз «Культура», который яростно сопротивлялся бесперспективной затее. Крестьяне психологически не созрели еще к такой степени обобществления труда и хозяйствования. Мужики-колхозники, видимо, куда охотнее вернулись бы тогда к прежнему, единоличному ведению хозяйства. В укрупненных колхозах дела пошли никудышные во всех аспектах. Крайне слабые, разобщенные территориально, не сработавшиеся, эти колхозы не могли «держаться на плаву». И их в 60-е годы начали «совхозировать». По данным «Комистата», уже в 1970 году в республике было 39 совхозов. Последний колхоз «умер» в 1973 году. В 1990 году в республике стало 68 совхозов. Наш Катыдпом на правах бригады вошел в Верхневымский совхоз с центром в селе Шошка. Совхоз – государственное аграрное хозяйство. Обнищавшие колхозники впервые подержали в руках «живые» деньги. Появилась заинтересованность людей, повысилась производительность сельскохозяйственного труда. Увеличилось производство сельхозпродукции, в частности, мясомолочной. Пожилые, старики стали получать невысокие, но гарантированные государственные пенсии. В деревнях появились дороги с твердым покрытием, культурно-бытовые объекты. В республике появились и рентабельные хозяйства. Но деревни, захиревшие, обез-людевшие за годы колхозного бытия, уже не могли обрести полнокровной жизни. Нокаутирующий удар по российской деревне, по совхозной собственности нанесла их приватизация, приведшая российскую деревню к глубокой и долгой депрессии, по сути к ее вымиранию. Лишившись работы, люди уходили из деревень в поисках заработка, а оставшиеся запили. Полностью опустел и мой Катыдпом. Сбылось пророческое предсказание святителя Стефана Пермского: в 1996 году – в год шестисотлетия его преставления – покинул свою деревню последний его житель – Александр Старцев. ...Неодолимая сила тянула меня в родные места, настойчиво снившиеся ночами. И вот с сыном Александром и бывшими катыдпомцами мы в дороге. В Онежье поклонились красивейшей на Выми двухэтажной каменной Рождества Богородицы церкви. Жаль, нет уже огромного колокола, малиновый звон которого до 1936 года оглашал всю округу. Я был наслышан о драматической судьбе моей деревни. Но все же надеялся увидеть хоть что-нибудь, напомнившее бы о малой родине. Но то, что предстало перед взором, привело в шоковое состояние. Безжизненный пустырь, заросший по пояс бурьяном, одичавшей малиной и черемухой. А кое-где уже наступал и мелкий лес. Не осталось даже печных труб, которые приходилось видеть мне в войну на пепелищах российских сел и деревень. По бывшей главной дороге Катыдпома, давно уже не топтанной скотиной и людьми, не изъезженной, а потому заросшей травой и размытой дождями, спустились на набережную, где 60 лет назад ровным рядом стояли добротные дома Щановых. Мы с сыном с трудом нашли место, густо заросшее малиной, где был дом наших предков. Здесь я родился и вырос, отсюда в июле сорок первого родные и почти вся деревня проводили меня на Всемирную войну. В этот же дом я вернулся после тяжелого ранения инвалидом. Постояв молча, мы опустились на колени, поклонились священному для нас месту и, завернув в платочек горсть родной земли, поспешили обратно. От охвативших меня воспоминаний и размышлений я забылся, потеряв чувство времени и пространства, и «очнулся», когда обдало меня свежим ветерком с предгорий Тимана. Заканчивался теплый ясный августовский день. По голубому небу задумчиво плыли серебристые облака. Усталое после жаркого лета солнце спешило за горизонт – на короткий сон, чтобы рано утром своим появлением опять возвестить миру о продолжении вечной жизни, тепла и света, о земной благодати. Пора было тронуться в обратный путь, распроститься с родной деревней, первокрещенной вымской землей, где вершились судьбы десятков поколений неутомимых тружеников, бесстрашных охотников и отважных воинов, где на крутых изломах истории России прошла недолгая, но яркая и достойная жизнь моего деда Ивана Ипатовича, моего отца Ивана Ивановича, где стоически прожила свою многотрудную, безмерно горькую жизнь моя бабушка Анна Петровна. Но неведомая сила не отпускала от пустыря, оставшегося от деревни, покинутой не от хорошей жизни жителями. Со жгучей болью в сердце я оставлял священное место, где уже не было слышно ни звонких голосов детворы, ни мычания коров и лая собак, где не пахло ни вкусным свежим ржаным хлебом нового урожая, ни сеном, ни навозом. Тишина стояла такая, что слышно было шептание двух состарившихся подруг-лиственниц. Качаясь под всеми ветрами, они тихо напевали свою нескончаемую песню о благородстве и красоте души десятков поколений катыдпомцев, шесть столетий с античным мужеством отстаивавших свое право на жизнь. Александр ЩАНОВ, инвалид Великой Отечественной войны с 1943 года, заслуженный работник, Почетный ветеран Республики Коми. |
Сохраним историю вместе / Пополнять фонды Прилузского районного музея помогают местные жители
