Большая мама, или Портрет коммунистки глазами внучки

Бабушек со стороны матери у коми называют «ыджыд мам» – «большая мама», «старшая мама». В этом обозначении глубокий смысл. Как правило, кровным матерям не остается много времени для общения со своими детьми, так как они работают, большую часть времени проводят вне дома. Исстари малыши в семьях оставались на попечении бабушек, среди которых главенствовали мамы у матерей. Для жительницы Корткероса Любови Кирушевой с большой мамой связаны самые трогательные, незабываемые, счастливые воспоминания. Согласившись рассказать о ней, Любовь Васильевна не раз смахивала набежавшие на глаза слезы.

А некоторые из ее рассказов отражались и улыбкой на устах. Родной, близкий человек, бабушка Александра Яковлевна Турьева в памяти осталась как бы сотканной из двух половинок. На одной она сосредоточенная, серьезная, целеустремленная. Такая, какой и должна быть советская коммунистка. Другая ее половинка – это расплескавшиеся через край забота, нежность, сострадание. Все то, что вмещает в себя ласковое слово «бабушка».

Любовь Васильевна – человек в Корткеросском районе известный. В последние годы трудится в районной администрации, отвечает за связь с общественностью. О большой маме женщина повела разговор неслучайно. В нынешнюю весну Александре Яковлевне исполнилось бы cто лет. Уже почти 30 лет назад она ушла из жизни. Но для внучки она остается самой-самой. Ведь с ней связаны и самые теплые, сокровенные воспоминания.

Люба Лодыгина родилась в глубинке Усть-Куломского района – в деревне Габово. Ее мать работала там фельдшером. Другие женщины на сносях шли со своими проблемами к ней. А к кому обратиться медработнику? Перед родами мама Любы сильно занемогла. А потом и вовсе лишилась сознания. Как потом говорили жители деревни, роды у медички принимали всем миром. Подросшей Любе местные бабы рассказывали, что у нее целых три «гöг баб» (повитух). Мать очнулась от забытья лишь на третьи сутки после тяжелых родов. И услышала шум приближающегося к деревне вертолета. Мужу сказала: «Это летит моя мама». Василий, муж Земфиры, замечание отнес к болезни жены, подумал, что она все еще пребывает в беспамятстве. Но встретить вертолет все же пошел. Каково же было его удивление, когда из вертолета бойко вылезла теща, а следом за ней и врач. Оказалось, пожилая женщина сердцем почувствовала, что с дочерью не все в порядке, добралась до Усть-Кулома, добилась санрейса. Приехала в Габово.

С этого момента, говорит Любовь Васильевна, она не расставалась со своей бабушкой ни на один день. Александра Яковлевна была иголкой, а она – ниточкой. У Любы появились братья и сестры, вскоре их стало шестеро. Бабушка уже не представляла своей жизни без внуков. Да и подсобить хотелось единственной дочери, обремененной большой семьей. Хлопотами по дому ее деятельная натура не ограничивалась. Она успевала все. Подрабатывала в библиотеке, медпункте. Больше всего в детстве Любу поражала не свойственная женщинам бабушкина смелость, отчаянность. Ей, например, ничего не стоило переночевать в глухом лесу у костра, куда она уходила расчищать от кустарника поля и луга. Из-под ее пальцев выходили кузова, набирушки. Но этого ей было мало: научилась плести из бересты легкие, удобные пестеры. Не было ей равных и у плиты. А сколько песен она знала! Возьмет старенькую гитару в руки, затянет песню. Перепела она их великое множество. Коми, русских, цыганских... Почему-то цыганские, задорные, куражистые, ей доставляли особое удовольствие. Неслучайно и свою единственную дочь назвала цыганским именем Земфира.

Внуки росли, готовились распрощаться с Габово, где имелась лишь начальная школа. Рассудив, что интернатская жизнь для ее внуков не лучшая доля, большая мама подалась на свою родину в село Пезмег Корткеросского района. Купила там старый дом. Окончив начальную школу, Люба на «кукурузнике» добралась до бабушкиного дома в Пезмеге. Потом такое же путешествие с одной родины на вторую совершали ее братья и сестры. Взрослея, все они еще больше прикипали душой к большой маме. И открывали ее для себя.

А вот самое поразительное «несоответствие» в биографии Александры Яковлевны Турьевой. Три десятка лет она не только, как говорится, носила партбилет, но и гордилась званием коммунистки. И одновременно с этим именно ее в 70-е годы приглашали проводить в последний путь пезмегских старушек. Нет, не речи произносить над их могилами, а читать молитвы. Никто в селе лучше, проникновеннее, чем она, пропеть молитвы на забытом уже старославянском языке не умел. Рассказывала Любе, что еще застала в Пезмеге церковную жизнь, училась в церковно-приходской школе. Потом храмы Божьи упразднили. В пезмегской церкви обустроили клуб. Молодежь поставила спектакль по пьесам Виктора Савина «В аду» и «В раю». Александре запало в память, как однажды посмотреть атеистическое действо в храм-клуб пришли и батюшка с матушкой – сельский священник с женой. Набожная женщина вакханалию на сцене досмотреть не смогла, убежала домой. А поп досмотрел. Видимо, пытался понять, что же несет с собой эта новая власть, поправшая все святое.

Александра Турьева рано осталась без отца, его унесла из жизни чахотка. Сироту определили учиться в школу рабоче-крестьянской молодежи, которая располагалась в неблизком селе Помоздино. В классе учились две Саши Турьевы. Одна из справной семьи, другая из бедной. Наша Саша выглядела солидно, была рослой, развитой. Вторая – прямая противоположность ей: худая, маленькая. Школьные учителя посчитали, что именно та, другая, и есть сирота. Поэтому целый год небольшую стипендию платили не той, которой она причиталась. Александра ходила из дома в дом, драила до белизны некрашеные полы сельчан, которые делились с ней хлебом. Так и выжила. Только на следующий год оплошность исправили, она закончила учебу.

Боевой, активной девушке предрекали большое будущее. И она оправдывала надежды. Была в Пезмеге одной из первых пионерок. Поступила в Сыктывкаре в лесной техникум. Потом заведовала работой Союза лесдреврабочих. Училась в сов-партшколе. Ясный, чистый, звучный голос Александры привлек к ней как-то внимание сотрудников радиовещания. Посыпались приглашения стать диктором. Но она не мыслила свою жизнь в городе. Возвратилась на родину. Возглавляла в родном селе колхоз, работала в Союзпечати, секретарем райкома комсомола, избачем... При этом была напрочь лишена чванства, столь свойственного номенклатурным работникам. «Нет людей плохих и хороших, всегда ставь себя на место того человека, которого осуждаешь», – учила она своих подраставших внуков.

Любе запомнилось, как в Пезмеге однажды заглянул к ним бывший репрессированный по фамилии Казакевич. В Пезмеге людей, схожих судьбами, было множество, ведь родная деревня Александры Яковлевны много лет являлась столицей печально знаменитого Локчимлага. Узнав хозяйку дома, пожилой мужчина подошел к ней и... поцеловал руку. Этот жест удивил деревенскую девочку своей экстравагантностью. А гость объяснил, что именно ее бабушке он обязан своей жизнью. В голодный год она поделилась с ним неприкосновенным запасом – мешком с сухарями. Фотокарточки, хранящиеся в пухлых альбомах старой коммунистки, тоже говорили о многом. Ведь большинство их героев, бывших репрессированных, посылали их Александре Яковлевне в знак дружбы и благодарности.

Кто-то рассказывал, как без сил свалилась большая мама на огромный сундук, когда пришла повестка ехать на фронт ее мужу Алексею Распутину. Она тогда, быть может, единственный раз в своей жизни позволила себе «роскошь» вволю выплакаться. Несколько часов кряду ее плечи сотрясали рыдания. Предчувствовала, что не вернется к ней ее суженый. Так и случилось, настигла его пуля в боях под Москвой.

Внучке-подростку с шуткой-прибауткой Александра Яковлевна признавалась, как первый раз с парнем поцеловалась. И первую сердечную привязанность не утаила. С парнем по фамилии Жданов из Удоры училась в совпартшколе. Даже фотография осталась, где они запечатлены вместе. Хотела было поехать с ним на его родину, да не отпустили. Приказали: раз ты комсомолка, езжай туда, где нужна. Так и разминулись.

Из рассказа Любови Васильевны предстает сильный, цельный образ деревенской женщины – большой мамы. Ее, как волну, подхватил шквал преобразований, начатых после Октябрьской революции. Он же изрядно помотал ее, швыряя в разные стороны, накрывая штормами, вихрями. Но не согнул. В зените своей партийно-хозяйственной работы Александра Яковлевна приютила семью родственников, очутившихся на краю пропасти. Однажды зашла к ним и увидела, что мать с дочкой хлебают сомнительное варево. Оказалось, нашли где-то копыто павшей лошади. Его и сварили. Александра Яковлевна пригласила их в свой дом, где тоже было голодно. Но вместе и это несчастье перебороть было легче.

В конце 70-х годов в Пезмеге некому стало проводить партийные собрания. Здешние коммунисты приглашали пожилую женщину, чтобы она направляла не только ход собрания, но и их действия, мысли. Взяв в руки посошок, Александра Яковлевна шла к партийцам. Не за тем, чтобы прочитать им мораль и продекламировать лозунги. Она просто ни в чем не терпела беспорядка, все старалась уложить в жизненную, понятную всем колею.

Последний день жизни большой мамы Любовь Васильевна помнит до мельчайших деталей. Она тогда уже перебралась в Корткерос. Перед очередной поездкой в Пезмег со стены в ее комнате упало и разбилось на мелкие куски зеркало. Кто-то заметил, что это к несчастью. Большая мама, казалось, была, как и прежде, бодра, рулила окружающей жизнью. Соседи в тот день попросили ее прийти и наставить мужиков, собравшихся забить бычка. Александра Яковлевна даже в этом мужском деле знала толк. Она охотно согласилась. После работы пришла домой, залезла на русскую печку. Позвала Любу, попросила стакан горячего чаю. «Ах, какой сладкий», – проговорила, отпив глоточек. И умерла.

Жизнь Александры Яковлевны была переполнена трудами и трудностями. Как и каждому человеку, перепадали и счастливые мгновения. Только «сахарных», сладких дней, считает ее внучка, выпало ей немного. А может, и вовсе их не было. Разве лишь в последний миг жизни она наконец почувствовала этот неведомый ей пьянящий, терпкий вкус.

Анна СИВКОВА.

с.Корткерос

ТАКЖЕ В РУБРИКЕ

№110 (3784) - 7 июня 2008 года