| Дым Отечества |
28 января 2012 года |
От Негодяева до Святого
Биограммы 21 тысячи заключенных Ухтпечлага и Ухтижемлага, вошедшие в девятую книгу мартиролога «Покаяние», позволяют составить коллективный портрет узников совести Историки до сих пор затрудняются назвать точное количество людей, прошедших «исправление» в лагерном монстре Ухтпечлаг – Ухтижемлаг. Имена тысяч заключенных увековечены в двух книгах – восьмой и девятой – мартиролога «Покаяние», вышедших в Сыктывкаре под эгидой одноименного фонда. Если в третью часть восьмой книги вошли преимущественно биограммы политических узников Воркутинского отделения Ухтпечлага, то увидевшие затем свет три части девятого тома полностью посвящены политзэкам Ухтпечлага и Ухтижемлага. Анализ биограмм почти 21-й тысячи политзаключенных наверняка еще привлечет внимание историков Республики Коми, которые на этой основе сделают обобщенный портрет узников совести ухтинских лагерей. Но даже достаточно беглое знакомство с «гималаями» обнародованных сведений о людях Ухтпечлага позволяет выявить немало трагических и одновременно любопытных закономерностей, сделать некоторые выводы. О Глебе Боком,
человеке и пароходе Днем рождения Ухтпечлага считается 21 августа 1929 года. В этот день на исходе лета на берегу таежной речки Чибью высадился снаряженный ГУЛАГом ОГПУ десант в количестве 125 заключенных. Задачей этой «ударной» группы стала разведка и подготовка к добыче ухтинской нефти. Снаряжению этой экспедиции предшествовала напряженная подготовительная работа. Еще весной 1929 года группа «проверенных» товарищей в пересыльном пункте города Кемь (территория современной Карелии) занялась подбором крепких мужиков из числа арестованных, которым предстояло первыми «штурмовать далекий Север». В большом пересыльном лагере Кеми заключенные имелись, как говорится, на любой вкус. В формируемую группу наряду с политическими вошли и осужденные по бытовым, уголовным статьям. Пятого июня разношерстная экспедиция погрузилась на пароход «Глеб Бокий» и отчалила от Кемперпункта. Стоит сказать, что пароход, названный именем одного из самых активных создателей системы ГУЛАГ в СССР, видного деятеля ЧК – ОГПУ – НКВД Глеба Бокия, успел немало потрудиться еще до провозглашения советской власти. Портом его прописки долгие годы оставались Соловецкие острова, он принадлежал действовавшему на архипелаге в течение веков православному монастырю. Тогда он носил другое имя – «Святой Савватий», по имени одного из основателей обители. Новая власть, как нетрудно догадаться, экспроприировала судно. Перевозивший до октябрьского переворота паломников, теперь оно стало плавучей тюрьмой для заключенных, переправляемых из Кеми по разным направлениям. Судно «Глеб Бокий», как и его реальный прототип, было увековечено заключенными-острословами в немалом количестве песен из лагерного фольклора. В трюме тесном и глубоком Нас везут на «Глебе Боком», Как баранов... * * * Нас разгружать сюда приедет на «Глебе Боком» – Бокий Глеб... Восьмого июля «Глеб Бокий» пришвартовался к архангельскому причалу. Здесь экспедиция перегрузилась на другой пароход – «Умба», который 13 июля вошел в Печорскую губу. Отсюда на речном судне «Советская республика» стали подниматься вверх по Печоре. 30 июля весь груз перенесли на плоскодонки, которые затем, как бурлаки, тащили с помощью лямок сами члены экспедиции. Весь путь от Кеми до Чибью занял 47 дней. Ухтинский историк Анна Канева еще в конце 80-х годов, в самом начале перестройки, составила пофамильный список всех членов первой гулаговской экспедиции в Чибью. Теперь часть из них, осужденных по политическим статьям, увековечена в мартирологе «Покаяние». А.Канева еще тогда выведала, что до цели добрались далеко не все, часть команды из числа бытовиков и уголовников по пути следования сбежала. По данным историка, если в 1929 году население Чибью составляло всего 145 человек, то уже в январе здесь находились 824, а еще спустя полгода – 1982 первопоселенца. Биограммы заключенных Ухтпечлага, помещенные в девятой части мартиролога «Покаяние», позволяют проследить интенсивность этапов в сторону Чибью. Уже в январе 1930 года в сторону будущей столицы большой нефти из пересыльного пункта Вогваздино почти ежедневно отправлялись этапы. В январе и феврале этапов не было только по восемь дней за месяц, а в марте они не вышли в путь лишь дважды. В апреле этапы не отправлялись в сторону Чибью 11 дней, в мае – семь, в июне – всего пять дней. Затем их интенсивность немного спала. Хотя, возможно, что и нет, ведь со страниц мартиролога можно проследить продвижение лишь тех из них, в которых находились политзэки. Но ведь были этапы, состоявшие исключительно из бытовиков и уголовников. Количественные пики наблюдались и в последующие годы. Лагерь принудительного труда, разраставшийся в Чибью, к 1933 году насчитывал до 20886 заключенных, в 1937 году здесь находилось 31035 узников. (А сколько за это время их успело уйти из жизни.) В 1938 году, когда Ухтпечлаг уже был преобразован в Ухтижемлаг, с одним из этапов сюда пришла 22-летняя девушка. Звали ее Ксения Бокий. В короткой, всего в шесть строк, биограмме указано, что до этого москвичка уже успела несколько месяцев пробыть в Локчимлаге. В суровых условиях неволи «нежный цветок» не выдержал, увял. Через месяц с небольшим после прибытия узница, осужденная за контрреволюционную агитацию на 8 лет, скончалась. Рядовая лагерная судьба... Исключением из правил ее делает лишь то, что Ксения Бокий – дочь того самого всесильного отца-основателя ГУЛАГа Глеба Бокия, чье имя носил лагерный пароход. К середине 30-х годов «звезда» комиссара госбезопасности 3 ранга Г.Бокия закатилась, как и многие его коллеги из руководства ЧК-ОГПУ, в 1937 году он был расстрелян. Вскоре арестовали и дочь с зятем, которые одно время тоже работали в карательном ведомстве. Между прочим, зятем Глеба Бокия был не кто иной, как ставший известным в начале перестройки писатель Лев Разгон. К слову, он тоже отсидел срок в лагерях на территории Коми, в своих рассказах впоследствии запечатлел образы некоторых из встреченных в неволе колоритных фигур. О своей же жене Оксане (Ксении) писатель лишь счел упомянуть, что она рано умерла. Оказывается, погибла (возможно, расстреляна) в Ухтижемлаге. Этап, еще этап Помещенные в книгах «Покаяния» сведения позволяют говорить: не было ни одного региона и даже, наверное, более-менее крупного города в стране, откуда бы на север, на Ухту, не снаряжались этапы. Некоторые из них состояли из тысячи и более человек, а в иных было всего несколько подконвойных. Крупные этапы в бытность основания Ухтпечлага прибыли сюда из СЛОНа (Соловецкого лагеря особого назначения), Бамлага... Из Сибири, с Бамлага, с Белбалтлага, с дальневосточных лагерей этапы в Коми снаряжались на протяжении почти всего довоенного периода. В свою очередь, по сведениям историка М.Рогачева, с северо-востока страны, из Коми, этапы заключенных отправлялись на Дальний Восток. Ни причин, ни какого-то вразумительного объяснения этого «броуновского движения» вагонзаков исследователи до сих пор не находят. Подавляющее большинство заключенных составляли крестьяне. Хотя все они были осуждены по политической 58-й статье, ничего общего с большой реальной политикой их «деяния» не имели. Троцкисты, по словам М.Рогачева, изначально были изолированы от основной массы заключенных и содержались в специзоляторах. Вообще, доля политических заключенных в общей численности ухтпечлаговского населения была невелика и составляла всего около 10-12 процентов. С 1938 года в системе ГУЛАГа сформировались два крупнейших центра отбытия сроков политзаключенными – это Ухто-Печорский лагерь и Дальлаг на Колыме. Сроки заключения лагнаселения в Чибью – Ухте варьировались от 1 года 6 месяцев до 25 лет. На первом этапе большинство попадавших сюда заключенных имели относительно небольшие сроки – от 3 до 5 лет. Максимальный составлял 10 лет. «Тяжеловесы»-двадцатипятилетники стали прибывать в Ухтпечлаг после начала «большого террора» – 1937 года. Как правило, здешние узники имели в своем «арсенале» один-два пункта по 58-й статье. Но встречались «враги народа», которые были осуждены сразу по четырем пунктам пресловутой статьи. Из 3538 человек, чьи биограммы вошли в третью часть девятого тома мартиролога «Покаяние», у двоих из осужденных значатся аж пять пунктов этой статьи. Любопытно было узнать названия некоторых географических точек, откуда прибыли заключенные Ухтпечлага. Несколько человек, судя по биограммам, были доставлены на север из города Ежова-Черкесска. Такой город на карте страны просуществовал недолго, он исчез вскоре после низвержения с «трона» наркома, увековеченного было в его первой части. Кстати, столица Карачаево-Черкесской Республики выросла из казачьей станицы Баталпашинская, затем, уже в статусе города, этот населенный пункт назывался Сулимов, а, утратив приставку «Ежов», оставался Черкесском. Вот еще несколько названий родных мест узников Ухтпечлага, в которые их переименовали после октября 1917 года. Город Ворошиловск, деревня Либкнехтовка (Крымская АССР), Максимо-Горьковский район (Павлодарская область), Беднодемьяновский район (Пензенская область), Кагановичский район (Сталинградская область), Карл-Либкнехтовский район (Николаевская область), Орджоникидзевский край (Ставропольский край). Новый Вавилон
на берегу Чибью Ухтпечлаг стал, образно говоря, новым Вавилоном. Наверное, легче перечислить основные мировые национальности, представители которых не пребывали на здешних ОЛПах и ЦОЛПах, чем те, кого эта участь миновала. Англичане, итальянцы, испанцы, голландец, француз, даже американец... Некоторые из европейцев, брошенных в застенки ухтинских лагерей, здесь остались навечно. К примеру, последний приют в северных лагерях в 1942 году обрел испанец Хуан Соло Пола, уроженец Барселоны. Не миновала печальная участь и итальянца Уго Читерко: уроженец Милана умер здесь летом 1943 года. Достаточно большой процент гулаговского «интернационала» составляли китайцы и корейцы. Некоторые из них за время пребывания в России успели обрусеть, ассимилироваться. К примеру, один из заключенных китайцев носил типично русские фамилию, имя и отчество – Осипов Павел Иванович. Очень многие представители юго-восточных народов погибли. Из девяти человек по фамилии Ким, вошедших в одну из трех частей девятой книги, освобождения дождался лишь один, остальные умерли. Единственный японец, включенный в списки трехтомника, – Исизо Харима. Аресту уроженец города Кобе подвергся в 1933 году, был осужден на 10 лет, в Ухтпечлаг прибыл из Белбалтлага. А 21 февраля 1938 года скончался. Из достаточно «экзотических» народностей можно упомянуть камчадала, нескольких ассирийцев, уйгуров, тюрков, иранцев, персов... Были среди заключенных уроженцы Мазари-Шарифа, других мест Афганистана. Среди них – белудж, а также представители других кочевых народностей, проживающих в этой стране. Среди 20 с лишним тысяч персоналий встречаются заключенные, связанные друг с другом родственными узами. В Ухте до сих пор многие помнят чету Ратнеров, особенно тепло вспоминают доктора Нину Ратнер. Супруги Борис и Нина в Ухт-ижемлаг попали в 1939 году, оба освободились в 1945-м. В Ухте же и остались жить. Кроме нескольких супружеских пар одним и тем же этапом на север были доставлены сестры, братья, отец с сыном... В трех частях девятой книги помещены биограммы 24 пар родных братьев. Кроме того, среди тысяч фамилий отыскались четыре пары трех родных братьев, арестованных в один день, – это Типтины из Башкирии, Монгяло и Яроховичи из Белоруссии, поляки Следевские. Век воли не видать Анализируя приведенные в мартирологе биограммы, можно проследить и возрастную палитру лагерной «рабсилы». Среди 20 с лишним тысяч узников Ухтпечлага числится и некто Петропавлов. Увидев дату его жизни, не можешь не испытать сомнения и не воскликнуть про себя: такого не могло быть! Этот человек появился на свет в 1842 году. А в 1942 году в столетнем(!) возрасте умер в лагере. Михаил Рогачев признался, что поначалу тоже отнесся с недоверием к прочитанному в лагерной карточке. Но при сверке дат жизни и смерти священника Петропавлова никакой ошибки не выявилось. Еще одним угодившим в лагерь долгожителем стал однофамилец уже расстрелянного к тому времени, но всесильного еще недавно Генриха Ягоды. Григорий Ягода из Астрахани родился в 1859 году. В 30-е годы неведомо за что, а скорее, ни за что угодил в лагерь. Один из лагерных начальников, узнав в прибывшем с этапом старике своего бывшего сослуживца, попытался помочь ему, избавил от тяжелого физического труда, устроил в «теплое» местечко. За это поплатился должностью. Не уцелел и зэк Ягода, он умер в Ухтижемлаге в 1939 году 80 лет от роду. Основную массу заключенных ухтинских лагерей составляли люди от 20 до 50 лет. Хотя доля лиц преклонного возраста была достаточно высокой. Из 3 тысяч 538 человек, перечисленных в третьей части 9-й книги «Покаяния», 258 разменяли шестой десяток, а 37 человек – седьмой десяток. В первой части 9-го тома тоже можно встретить немало стариков. Среди них были и разменявшие седьмой десяток татары – супруги Вахитовы. В трех частях 9-й книги приведены биограммы 189 уроженцев Коми края – узников ухтинских лагерей. Изучив их, можно сделать вывод: власти Коми республики тоже не церемонились со стариками, отправляя их на верную смерть в лагеря. С политическими статьями в ухтинской неволе очутились наши земляки, разменявшие и шестой, и седьмой десяток. Ярчайшим примером произвола в масштабах всей страны может служить судьба пожилой жительницы села Выльгорт Агнии Тихоновны Оплесниной, угодившей под жернова репрессий накануне своего 70-летия. В лагерь она прибыла в 1937 году с восьмилетним сроком. А в 1942 году умерла. Еще один наш земляк, житель села Шежам Николай Максимович Балин, появился на свет в середине XIX века – в 1859 году. Но в 30-е годы «карающий меч правосудия» достал и его, к тому времени уже успевшего разменять восьмой десяток. В отличие от своего одногодка Григория Ягоды, Балин выжил, так как его лагерный срок составлял всего два года. В лагерных этапах были и те, кого мы сейчас привычно называем детьми или подростками. Из трех с половиной тысяч человек, внесенных в третью часть девятой книги, у 27 за плечами было всего по 17-18 лет. А «политическим заключенным» Евгению Гладилову и Николаю Раеву исполнилось лишь 15. Но они уже несли ответственность перед законом наравне со взрослыми. Реальные сроки заключения в те годы могли получать в СССР все граждане, достигшие 14-летнего возраста. Жертвы и «долгожители» Старики и совсем юные зэки и погибали чаще других. Смерть «косой косила» заключенных Ухтижемлага начиная с 1939 года, достигнув апогея в первые военные годы. Число погибших в ухтпечлаговской неволе женщин в предвоенные годы, судя по обобщенным сведениям, было невелико. В войну эта цифра многократно выросла. Точное количество жертв Ухтпечлага историки назвать сегодня не берутся. По их мнению, погибших было бы гораздо больше, если бы не договор Сикорского-Майского от 30 июля 1941 года. Согласно ему из Ухтижемлага уже в августе 1941 года были освобождены сотни граждан Польши разных национальностей, которые составили костяк формируемых польских военных соединений, будущую армию Андерса. Не будь неожиданной амнистии, все эти люди могли не только умереть от голода, но и лишиться жизни уже по подписанным приговорам об их расстреле. Число заключенных по политическим статьям граждан СССР, попавшим из Ухтпечлага на фронт, скорее всего, невелико. В отличие от «классово близких» партии и народу бытовиков и уголовников, их заявления об отправке в действующую армию чаще всего клались под толстое сукно. Несмотря на все непомерные тяготы лагерного существования, в Ухтпечлаге и Ухтижемлаге сумели выжить люди, чей лагерный срок растянулся на 12 и более лет. Эту группу в основном составили заключенные, чей срок заканчивался в начале Великой Отечественной войны и которые в «условиях военного времени» лишались освобождения до наступления мира. Среди этой категории ухтинских «старожилов» были заключенные и из Вайгачского этапа, прибывшего в Ухтпечлаг осенью 1936 года. Все они получили лагерные сроки в начале 30-х годов с максимальным для тех времен «потолком» – десять лет. Из 30 заключенных-«вайгачцев», чьи фамилии вошли в три части 9-й книги, большинство по зачетам освободились в 1936, 1937, 1938 годах. Но некоторые пересидели всю войну. Часть из «вайгачцев» в войну умерла. Лишь самым удачливым в 1945 году удалось вдохнуть «глоток» свободы. Стоит заметить, что среди них был и уроженец Сторожевского района Парфирий Канев, освободившийся в 1940 году. Обреченные на смерть Некоторые из бесчисленных этапов, прибывших в Ухтижемлаг, однозначно напрашивается назвать «смертными». Больше всего таких этапов было в годы войны. Много заключенных погибло из этапов, прибывших из Бамлага в 1941 году, Котласского пересыльного пункта (1942 год), города Мичуринска Тамбовской области (1942 год)... В последнем пришли осужденные военными трибуналами бойцы РККА. Некоторым гимнастерки и шинель на робу арестанта пришлось поменять лишь за «намерение изменить родине» (так в документах расшифровывается обвинение, выдвинутое против них). Из этапов с максимальным числом умерших стал Калининский, прибывший в Ухту в апреле 1942 года. В трех томах девятой книги «Покаяния» удалось отыскать биограммы 44 человек, арестованных почти одновременно в разных частях Калининской области сотрудниками НКВД. (По сведениям историка из Ухты А.Куштысева, Калининский этап состоял из 476 человек.) Судя по представленным данным, все эти люди были из числа мирного населения, многие уже в годах, среди них – женщины. В результате какой операции, за какие преступления были препровождены под конвоем на север все эти люди? По словам историка М.Рогачева, Калининская область некоторое время находилась под фашистской оккупацией. И, скорее всего, все те, кто весной 1942 года попал в Ухтижемлаг, стали жертвами «энкавэдэшных» чисток уже освобожденных калининских деревень. И в оккупации продолжалась жизнь, людям где-то необходимо было работать, чем-то питаться. Поневоле приходилось обслуживать и немцев. Все это в итоге потянуло на долгие лагерные сроки по политической статье. Участь Калининского этапа печальна. Из 44 увековеченных на страницах мартиролога заключенных выжили лишь 12. Не менее печальна судьба заключенных и нескольких послевоенных этапов. Они формировались в 1946, 1947, 1948 годах в Литве и доставляли на север родственников так называемых лесных братьев. Среди осужденных было немало 17-18-летних юношей и девушек, а также немолодых уже женщин. Из учтенных в мартирологе 77 литовцев выжить смогли только 30. По мнению М.Рогачева, такая массовая гибель заключенных уже в послевоенное время наталкивает на мысль, что их расстреляли. Маркс, Энгельс, Троцкий
и другие Из биограмм 15 заключенных явствует, что они из лагеря сбежали. Лишь троих из беглецов сумели задержать. Любопытно, что Епифан Березин, уроженец Витебской области, осужденный в 1930 году на пять лет лишения свободы, находился в бегах... девять лет одиннадцать месяцев. Затем был пойман и водворен на нары, где и отбыл свою «лагерную пятилетку». М.Рогачев считает, что на побеги чаще других отваживались уголовники. Между прочим, немало уголовников было и в среде заключенных по политическим статьям. На страницах мартиролога помещены сведения о лицах, у которых указано по нескольку фамилий, имен, отчеств. Это в большинстве своем, по-видимому, как раз и есть те «уркаганы», скрывавшие свое имя, а заодно и свое уголовное прошлое. Отправиться в лагерь по политической статье в те годы можно было за что угодно. К уголовникам эта статья применялась за поношение советской власти, руководителей партии и государства, на что они были тоже горазды. Но выявить в огромной массе людей, осужденных по 58-й статье, уголовников – весьма проблематично. Ведь доступа к личным делам узников историки не имеют. Из тысяч и тысяч узников Ухтпечлага и Ухтижемлага подробности жизни и судьбы известны у немногих. Разве лишь у тех, кто до или после неволи успел достигнуть впечатляющих успехов на выбранном поприще. В девятом томе увековечены имена ученых Григория Боровки, Григория Разуваева, Льва Бархаша, Вильгельма Виттенбурга, Михаила Крашенинникова, Петра Полевого, выдающегося российского исследователя-генеалога Юрия Шмарова. Николай Жижимонтов был талантливым архитектором. Прославили свое имя в театре, в кино, в музыке Зинаида Корнева, Наталья Пушина, Владимир Каплун-Владимирский, Михаил Названов, Нора Радунская. Большими писателями стали Ярослав Смеляков, Олег Волков, Николай Володарский. Рядом с ними – фамилии деятелей коми культуры: Дмитрия Батиева, Афанасия Маегова, Николая Попова. Одного из заключенных Ухт-ижемлага звали Алексей Толстой. Украинец из Чернобыля, доставленный в Ухту в 1938 году, был тезкой известного советского писателя. Был еще и зэк Петр Столыпин. М.Рогачев выдвинул небезосновательное предположение, что именно за свои имя и фамилию, полностью совпадавшие с известным царским министром, этот человек и «схлопотал» лагерный срок. Такие нелепые для здравого ума аналогии не раз приводили в 30-е годы ни в чем не повинных людей на скамью подсудимых. Кого только не перевидели ухтинские лагеря за более чем двадцатилетнюю историю. Македонский, Уэльский, Маркс, Энгельс, Курбский, Шереметьев, Оболенский, Трубецкой, Пестель, Дзержинский, Троцкий... Каждая из этих фамилий принадлежит заключенным северных лагерей и приводит на память ярких представителей мировой и оте-чественной истории. Вполне вероятно, что некоторые состояли в родстве с однофамильцами – «сильными мира сего». А в этих фамилиях – Честнейшин, Трудоношин – наверняка отразились главные достоинства их обладателей. Как всегда и всюду, среди политических заключенных, для которых суровым этапом на жизненном пути стали северные лагеря, были люди самого разного пошиба. В списках здешних невольников есть, к примеру, заключенный по фамилии Негодяев. И есть Святой. Анна СИВКОВА. |
Неделя под знаком СГУ 
