Одна судьба на двоих/ Годы тяжелых испытаний научили супругов Грауэр ценить житейские радости
В четверг, 6 мая, в центре досуга «Лира» поселка Верхняя Максаковка отмечали золотой юбилей совместной жизни супругов Филиппа Яковлевича и Елизаветы Фридриховны Грауэр. Родившись в Одесской области, всего за несколько километров друг от друга, они встретились в далеком северном поселке,
куда привела их изгнанническая судьба.
С годами поселок в Коми стал для них родиной. В немецком плену Их предки перебрались из Германии в Россию еще во времена царствования Екатерины II. Супруги бережно хранят родословные своих фамилий, которые собрал их дальний родственник. Судя по собранным данным и фамильным гербам, и муж, и жена происходят из древних рыцарских родов. Правда, к тому времени, как они появились на свет, потомки немецких рыцарей уже давно забыли о своем знатном происхождении. Оба они родились в простых крестьянских семьях в немецких поселениях Ираклиевка и Старая Биляра Одесской области. В годы Великой Отечественной войны, невзирая на немецкое происхождение, они наравне с русскими испытали на себе все тяготы фашистской оккупации и плена. Деревни, в которых жили Елизавета и Филипп, были оккупированы немцами. Елизавета Фридриховна вспоминает, что в марте 1944 года, когда русские войска начали активное наступление, пришел приказ от местного немецкого командования всем семьям собраться в три дня. Крестьян, погрузивших на подводы свой скромный скарб, под конвоем погнали позади отступающих немецких войск. Семья Кайерлибер (девичья фамилия нашей героини) выехала в полном составе: мать, отец и пятеро детей. Чтобы дети в дороге не умерли с голоду, многие взяли с собой коров. 12-летний брат Елизаветы гнал корову до самого Бреста. В Бресте их пересадили на поезд, и буренку пришлось оставить. Среди пленных было много российских немцев. Однако никакого снисхождения к бывшим соотечественникам от солдат вермахта не было. «Для них мы русские свиньи, никто нас за немцев и не считал, – рассказывает Елизавета Фридриховна. – Честное слово, они у нас, у детей, щупали через волосы, есть у нас рога или нет: за дикарей принимали». Пленных привезли в Польшу, в местечко, которое называлось Лицманштадт, и там разместили по хозяевам, на которых они должны были работать. Мужчин, среди которых были отцы Елизаветы и Филиппа, отправили рыть окопы для армии вермахта. Воспоминания о том периоде жизни у обоих супругов – смутные и обрывистые. Мама и 13-летний брат Елизаветы работали в поле. Сама она пасла гусей, а ее сестра – коров. Неподалеку было пшеничное поле, и коровы постоянно лезли в пшеницу. За день, гоняя буренок из пшеницы, обе они так уставали, что к вечеру засыпали на ходу. Однажды отец Елизаветы Фридриховны сумел как-то выбраться и тайком пришел навестить свою семью. Управляющий-немец, увидев его, начал что-то кричать и выстрелил. Выстрелом задело кость. Отец попал в госпиталь. А вскоре в Польшу вошли русские, и всех пленных приказано было отправлять обратно в Россию. Тяготы изгнания «Наконец мы домой попадем!» – радовалась мать. Однако радость была недолгой. Их посадили в теплушки для скота и повезли неизвестно куда. Эшелон с репатриированными российскими немцами дошел до Котласа. Потом на барже плыли до Нижней Максаковки. Поселили ссыльных в бараках, которые они окрестили «козенкой». В одной комнате, разделенной занавесками, жили три семьи. Спали на нарах. Летом все работали на сплаве, а зимой отправлялись «в командировки» – валить лес. Взрослым выдавали по 600 граммов хлеба, а детям – по 300 граммов. Кроме того, по норме давали муку, сахар, соль и соленую треску. Денег не было, валютой служили продукты. На сэкономленные продукты Кайерлибер купили пилу и топор, без которых в хозяйстве было не выжить. Дрова для отапливания барака добывали где придется. В основном собирали отходы со шпалозавода. В печь эти дрова не лезли, их нужно было распиливать. Но комендант поселка отобрал у матери и топор, и пилу: мол, ссыльным не положено. Пилу мать все-таки у него вырвала. За столь дерзкое непослушание комендант отправил ее с детьми жить в Кочпон на квартиру к чужим людям. Оттуда ей каждый день приходилось ходить через кладбище на работу в Максаковку. К тому же нужно было носить на руках младшего сынишку Карлушу в детский сад. Закутанный малыш за время пути оттягивал изможденной матери руки так, что для работы не оставалось сил. И оставить ребенка дома было нельзя: его хлебная карточка была в детском саду, он там и питался. Елизавета Фридриховна вспоминает: «Мама придет вечером, упадет на стул и плачет: «Сил у меня больше нет!» В конце концов мать собрала детей, и они вернулись в Максаковку. Жить было негде, и семья самовольно поселилась в такелажной при сплавконторе. Спали на куче проволоки. Там от холода, сырости и голода сестренка Елизаветы Фридриховны заболела туберкулезом. Видя такое дело, комендант, видно, сжалился и предоставил семье место в «козенке». Когда пленных вывозили из Польши, отец Елизаветы лежал в госпитале и ничего о судьбе своей семьи не знал. Но тогда, в ту единственную встречу с женой, когда в него стрелял управляющий, они успели договориться о том, что, если потеряют друг друга, о месте своего нахождения будут писать знакомым в родную деревню, а те уже переправят письма по адресу. Именно так они и нашли друг друга. И в марте 1947 года отец приехал к ним в Максаковку. Лиза была на уроках, когда в дверь класса постучали и учительница сказала: «Кайерлибер, собери свою сумку и иди домой. Отец приехал!» На какое-то мгновение в классе повисла тишина, а потом дети, словно сговорившись, заплакали: отцов тогда ждали как спасение, защиту и опору. Но счастье длилось недолго. Отца, который еще не успел оправиться от ранения, послали в зимнюю командировку. Незажившая рана начала гнить, вдобавок ко всему прибавился туберкулез, и в ноябре 1949 года он умер. Маме тогда было всего 36 лет. А через три года в возрасте 12 лет умерла от туберкулеза сестренка. Смерть мужа и дочери так подкосили здоровье матери, что в 1953 году ее сразил инсульт. Лиза, которой тогда было 16 лет, оставила школу и пошла работать, копала ямы под сваи. Дом в Верхней Максаковке, в котором живут сейчас супруги Грауэр, построили в 1953 году. Тогда жилье можно было занимать без всяких ордеров. Одну половину дома занял старший брат Елизаветы, а вторую – она с мамой и младшим братом Карлушей. То время Елизавета Фридриховна вспоминает как начало перемен к лучшей жизни. Отменили хлебные карточки. Изголодавшиеся люди поправлялись и здоровели прямо на глазах. Сиротская доля Из времени пребывания в плену Филипп Яковлевич помнит только то, что пас коров в Польше у хозяина-поляка. После того как немцы отступили к Германии, поляки на правах хозяев начали эксплуатировать русских пленных. Семи-восьмилетних пацанов использовали как батраков. Филипп спал в коровнике на сене. Мать через два дома работала кухаркой у деревенского старосты. За умение вкусно готовить снискала хозяйское уважение и однажды рискнула попросить за сына: мол, мальчишка спит вместе с коровами, по утрам просыпается весь в дерьме. Тот пожалел женщину и перевел Филиппа к другому хозяину пасти лошадей. Там уже мальчику жилось неплохо. В 1945 году вывезли их из Польши тем же эшелоном, что и семью Кайерлибер. По приезде в Нижнюю Максаковку отец Филиппа работал конюхом, пока однажды из стада не пропали две лошади. Местные поговаривали, что лошадей съели татары, которых в то время было немало среди вербованных. Отца за эту пропажу посадили. Пока он отбывал заключение, умерла мать Филиппа, и мальчишку забрали в детдом в селе Пыелдино. Нашел его в этом детдоме старший брат, которого послали в Пыелдино в командировку. Он увидел Филиппа совершенно случайно и забрал его домой под свою ответственность. Вскоре Филиппу пришлось взять багор в руки и пойти работать на сплав. Работал по 12 часов. Это уже потом, позже, когда в Максаковке появилось много вербованных из Молдавии, их перевели на трехсменку, и стало полегче. Отец отбывал срок в Верхнем Чове. Вернулся в 1949 году уже совсем больной, с отбитыми легкими. Все кровью харкал. Рассказывал: в углу барака стояли палки, каждому заключенному надзиратели предлагали выбрать себе палку для битья. Били за малейшую провинность и просто для порядка. «Все за солнышком ходил, куда солнышко, туда и он, – вспоминает Филипп. – Зимой и летом – в ватных штанах и фуфайке». Отец недолго прожил после освобождения: здоровье, которое не смогли победить война и плен, разрушила русская зона. Полвека в одной связке С Лизой они сидели в школе за одной партой. Соседство с такой прилежной ученицей Филипп использовал на полную катушку: Лиза выполняла за него все классные и домашние задания. Если вдруг девчонка начинала проявлять характер и отказывалась давать списывать, он просто щипал ее сзади за спину, и та сдавалась. Почему выбрал именно ее, сказать не может: «Может, за косы полюбил, может еще за что… Она к тому же плясунья такая была, на свадьбах и праздниках, как огонь, плясала!» В 1960 году пришел свататься. «Так дело не пойдет, – заявила будущая теща. – Сначала старших выдают замуж. А у меня Аня – старшая». «Мне старшую не надо, – резонно заметил Филипп. – Мне Лиза нужна!» В том же году 27 марта поженились. Много лет жили супруги в летней кухне, которую утеплили на случай морозов. Места в доме всем не хватало: там жила теща с детьми. Но на вопрос, счастливо ли прожили эти полвека, оба единодушно отвечают: «Дай Бог всем так жить!» И это при том, что жизнь их не баловала никогда. Над Елизаветой Фридриховной словно злой рок висел. Работа была тяжелая, травмоопасная, несколько раз она ломала себе руки и ноги. В начале 90-х получила серьезную травму позвоночника. В тот день Грауэры резали поросенка. Елизавета Фридриховна полезла на чердак за солью. А когда спускалась с лестницы, на последней ступеньке оступилась и упала спиной на стоящий на полу котел. «Ходить вы уже никогда не сможете», – врачебный вердикт показался приговором. Филипп Яковлевич забрал жену домой. Ухаживали за ней по очереди с тещей, которая жила с ними до самой смерти. Через полтора года нашли известного специалиста-мануальщика Виталия Осипова. Он долго прощупывал пальцами позвоночник, потом где-то надавил, да так, что больная своим криком переполошила сгрудившихся за дверью родственников. После всех этих процедур Елизавету Фридриховну подняли на ноги, и, строго наказав не делать никаких наклонов и не поднимать больше одного килограмма, Осипов разрешил ей ходить. «Я не хотела ложиться! – вспоминает она. – Филипп, вернувшись с работы, глазам своим не поверил: утром жена была еще неподвижна, а тут уже стоит и даже что-то делает на кухне!» Целитель приходил еще 12 раз и окончательно вылечил ее. «Досталось нам от и до, – вздыхает Филипп Яковлевич, – но дружно жили, ни одного скандала. Троих детей в согласии вырастили. Ну, бывало, конечно, взбрыкнем друг на друга, но до скандала не доходило. Я до сих пор встаю раньше жены и кофе ей в постель приношу». На судьбу Грауэры не ропщут, она научила их довольствоваться тем, что имеют. Как-то мать Елизаветы Фридриховны съездила по приглашению родственников в Германию. Вернувшись, заявила: «Не надо нам никакой Германии. Здесь лучше: вышел во двор – все свое, хозяйство есть…» И супруги согласились с матерью. Хотя многие их соотечественники вернулись на историческую родину, а для Грауэров родиной стала Верхняя Максаковка. Правда, в последние годы тяжело стало жить в доме, где нужно топить печи и носить воду с колонки. К тому же щитовой домик зимой продувает насквозь. Супруги надеются, что по указу Президента России им, как бывшим малолетним узникам, выделят деньги на приобретение жилья. Галина ГАЕВА. Фото Дмитрия НАПАЛКОВА. |
Помощь фронтовикам продолжится и после 9 мая 
