| Дым Отечества |
27 июня 2009 года |
Пять цветов родины/ Любовь родителей для братьев и сестры Злобиных растапливала северную стужу
«Семейные тайны» В июньском номере нашего приложения мы завершаем диалог с читателями, посвященный «семейным тайнам». Напоминаем, что
в течение полутора лет на этой странице печатались газетные материалы, повествующие о разных семьях и различных событиях в их жизни.
В июльском номере «Дыма Отечества» читателей ждет новый исторический марафон – рассказы о наших земляках уже в другом ракурсе, в другом формате. Я родился и вырос в Воркуте. И все мои мысли о родном гнезде всегда в пяти цветах: черном, золотом, белом, синем и красном. Черное – символ печали по десяткам тысяч заключенных
и вольных, оставшихся навсегда в мерзлой тундре. Золото – символ богатства, это как огни в ночи родного поселка. Белое – снег, чистота мысли, стремление людей выжить и состояться. Синее – Черное море, куда мы все, воркутинцы, улетали летом, чтобы возвратиться. Красное – символ любви. К женщинам,
к людям, к Воркуте. Я благодарен родителям за то, что они научили меня с детства четко различать все цвета жизни. Мать, отец, дед Моя мама, Софья Петровна Гаврилкевич (Ильина), родилась в 1907 году в старинном русском городе Зарайске Московской области. Из мещан. Ее мать Вера Ивановна Ильина была портнихой-белошвейкой. После революции 1917 года семья переехала в Москву. Там в 1927 году мама вышла замуж. Разбирая архив семьи, я нашел фотографию молодоженов с надписью: «г.Сочи. 1927 год». Маме было двадцать лет, когда родился Евгений, мой старший брат. В 1933 году она работала в главном управлении картографии Москвы. 16 февраля 1938 года ее как члена семьи изменника Родины осудили Особым совещанием при НКВД СССР на восемь лет лагерей. Меру наказания в основном отбывала в Воркуте, только два первых года – на лесоповале. В Воркуте в 1945 году вышла замуж за Агафона Васильевича Злобина, моего отца. На то имела уже моральное право. Потому как ее первый муж Григорий Гаврилкевич, полковник НКВД, был расстрелян в лагере в 1941 году. Мой отец родился в 1913 году. В том же году умерла его мать. Он из крестьян, прибывших из Вятки в Башкирию осваивать новые земли по реформе Столыпина. Получив землю, те, кто хотел работать, стали богатеть. Мой дед Василий Семенович ушел на войну 1914 года солдатом. На старинном фото дед стоит в форме: из серого смушка папаха, шинель, ремень. После войны и революции Василий Семенович с 1924 по 1931 год был в Башкирии председателем Пушкинского сельсовета в Балакинском районе. Во время обобществления земли и коллективизации спасал кого мог. Мужики ломали шапку: – Василий Семенович, делай документы. Бежать надо... – Откуда знаешь? – Свояк работает в органах. Днем пришел, предупредил. Завтра ночью будут. И дед делал эти документы. А мужики запрягали тройку, грузили семью и уезжали на станцию. Там привязывали лошадей к дереву, садились в поезд и – как Бог пошлет. Не прошло это даром. В 1931 году Василий Семенович перешел на работу в Маслопром Башкирии, а в следующем, в сорок лет, умер от рака. Отец остался с мачехой Фаиной Павловной Злобиной (Бочкаревой). Она была из купеческой семьи. В семейном архиве хранится фотография отца Фаины Павловны – Павла Васильевича Бочкарева, купца первой гильдии. Его убили в 1917 году при переезде из селения Бакалы в Белебей при неизвестных обстоятельствах. В 1931 году отец окончил школу. И сразу начал работать счетоводом Стерлитамакской базы Маслопрома. Учился на заочных курсах старших бухгалтеров при экономическом институте Наркомвнуторга СССР, служил в армии. А затем, как и многие воркутинцы, попал в опалу властям, по 58 политической статье «загремел» на Крайний Север. С августа по декабрь 1937 года находился под следствием, сидел в тюрьме. Уже отбывая наказание в лагере, осужден трибуналом. Такие вот метаморфозы того времени. Маму тоже сначала посадили, а потом объявили приговор. Правда, быстрее: через сорок дней. Отец вышел на свободу 4 декабря 1943 года (при этом имел поражение в правах еще на три года), а мама – 8 января 1945 года. Он работал главным бухгалтером на шахте № 3, в рудоуправлении № 2, на шахте № 4, в рудоуправлении Западного РЭУ, на шахте № 29. В марте 1951 года стал главным бухгалтером шахты № 27. В июле 1945 года я родился, сестра Наташа – в апреле 1947 года. Пирожки для заключенных ...Память возвращает во второй район Воркуты. На улице уже светит солнце. Но по-прежнему холодно. Мама хлопочет на кухне: – Гена, я пирожки испекла. Идите с Валей, отнесите заключенным. Они вон уже с утра на стройке... (Я никогда не слышал от родителей слова «зэк».) Рядом строили новый жилой дом. Мы вышли на улицу. Отец учил: – Сначала подойдем к охранникам. Видишь, сидят у костра с ружьями. Ты дашь им пирожки, скажешь кому. А они сами распорядятся. Мы приблизились, отдали пирожки. Конвоиры часть взяли себе, а большую отнесли заключенным, которые грелись у костра. А на другой день солдат-вохровец принес в квартиру деревянного резного голубого чижика для лапты. Его заключенные сделали для меня. В 1951 году наша семья жила в старом поселке шахты № 27. В небольшой клуб взрослые ходили на собрания, по праздникам, в кино или на танцы. Я иногда тоже бывал там с родителями. Со сцены звучали слова, ставшие привычными: День шахтера, план, врубовые машины, проходка, добыча, себестоимость... Мама занималась в художественной самодеятельности в женском лагере НКВД. Вот фотографии тех времен: мама на сцене первого воркутинского театра 1941-1942 гг. Поет русские народные песни. Она восхищалась Руслановой и Шульженко. И пела их песни. За дочь Кочубея 1951-1953 годы. В нашей детской компании на старом поселке были одногодки – брат и сестра Валя и Оля Никифоровские, Саша Муравьев. С ними играли во все детские игры: в войну, катались с горок, на плотах в большой луже напротив вокзала-вагона узкоколейки. Саша после 8 класса уехал в Мурманск, окончил мореходное училище, теперь вместе с сыновьями бороздит северные моря. Мама рассказывала о кавалергардах, драгунах и гусарах Кутузова, Буденном и Думенко, Краснове, Мамонтове, Шкуро... Но скоро из этого ряда выделился и стремительно поскакал вперед всадник в красном башлыке, в серебристой черкеске – герой Гражданской войны на Кубани Иван Кочубей. В 1958 году мне, тринадцатилетнему, мама принесла книгу А.Первенцева «Кочубей». А в 1983 году она познакомила меня через подругу Евдокию Кирилловну Ванину с родной дочерью Кочубея. В городе Адлере Татьяна Ивановна Кочубей на 66-м году советской власти жила в квартире с подселением. И порубился же я за батьку! За мечту, за свои юношеские грезы. Хотя для того, чтобы помочь пожилой женщине, пришлось пройти от первого секретаря Адлеровского райкома КПСС до начальника ГПУ Советской армии генерала А.Епишева и даже до Генерального секретаря ЦК КПСС Ю.Андропова. Через 10 дней после письма Андропову Татьяна Ивановна получила в свое полное распоряжение трехкомнатную квартиру. Спасибо матери и отцу: в этом деле они были рядом со мной. Умер Сталин, жизнь продолжалась В конце 40-х – начале 50-х годов в Воркуте начались повторные посадки в лагерь тех, кто уже вышел на свободу. Помню тревожное состояние родителей. Особенно когда поползли слухи о расстрелах на Кирпичном заводе. Обошлось. А когда в старом поселке отключали электроэнергию, часто это означало, что ее нет и на шахте. Вохр немедленно открывала огонь из ракетниц по всему периметру шахтной зоны, от вышки к вышке. На улице становилось светло, как днем. Каждый день я видел колонны заключенных, идущих на строительные работы в поселке или на шахту, под конвоем с собаками. И уже с детства, при помощи родителей, уяснил себе, что любой человек может оказаться слабым в самый неподходящий момент. Это рассеивало страх. Воркута многое позволяла жителям. Умер Сталин. Все плакали: как будем жить? Но на следующий день продолжалась жизнь: дом, учеба, улица... Во дворе – снег, штабики, горки, сараи, санки, лыжи, футбол. С кем мы с Наташей только не играли в детстве: с русскими, немцами, дагестанцами, евреями, чеченцами, поляками, корейцами, белорусами, украинцами, литовцами. До лампочки нам был пресловутый национальный вопрос. «Так пойдет Добро по Земле» Родители могли выезжать в отпуска только начиная с 1948 года. Вот география отдыха того периода из семейного архива с фотографиями на фоне берез, гор, моря: Подмосковье, Кавказ, Северный Кавказ... Каждое лето мы рвались в Москву. В Москве жила вся наша родня по матери. В 1951 году с красным дипломом окончил художественную академию им. Сурикова наш старший брат Евгений, ставший известным художником. В 1999 году в честь 70-летия на Крымском валу была организована его персональная выставка. Когда были гости, нас с Наташей усаживали за стол тоже. Посидев, мы покидали взрослое общество и разбредались по своим делам. Хотя так хотелось задержаться еще. Будоражили доносившиеся слова: революция, белые, красные, троцкисты, Гражданская война, Варшава, Харбин, генерал Каппель... Прошло 50 лет, и на Ярославском вокзале мой сын – Алексей Злобин, начальник отдела Северной таможни Москвы, встречал прах генерала Каппеля, привезенный из Харбина. Под звуки оркестра, с хоругвями и молитвой, понесли белого генерала на покой в Донской монастырь. Все-таки взрослые больше говорили на нейтральные темы. Ничего не осуждали, никого не ругали: ни порядки, ни Сталина. А ведь почти до конца 50-х годов оставались «врагами народа» со всеми вытекающими отсюда последствиями. Не успевали приехать к бабушке в Москву, как на другой день появлялись люди в форме: кто, куда, зачем, справка об освобождении и прочее. Родители своей обиды не показывали никому: ни детям, ни окружающим. И Наташу, и меня отец настраивал так: «Если сможете, делайте добро. Но не ждите ответа. Люди не всегда могут отплатить тем же по разным причинам. Помните, они обязательно сделают это для других, так пойдет Добро по Земле». На всю оставшуюся жизнь... Ни мать, ни отец не сторонились людей. Относились ко всем ровно. Этому я удивлялся и внутренне гордился: никакой лагерь не повлиял на их отношение к жизни! Хотя всякое бывало. Пришел к маме какой-то человек – из уголовников. Предупредил, что на сходке – на командировке шахты № 27 – семью главного бухгалтера приговорили. Трое суток потом нас охраняли милиция и дружинники. Обошлось. В трудовой книжке папы – 11 поощрений. Среди них единственная медаль – «За доблестный труд в ознаменование 100-летия со дня рождения В.И.Ленина». Ею отец чрезвычайно гордился. А был беспартийным. Проработал 50 лет главным бухгалтером. Однажды пришел с работы. На улице мороз, поземка. Он весь запорошен снегом, лицо обморожено. Оказывается, тащил человека, упавшего на подъеме от шахты к поселку. Горняк спал прямо на снегу. Перегрузился спиртом. Из таких простых примеров человеческого соучастия и соткан воркутинский отрезок жизни родителей. Кажется, только в 1980 году мама рассказала о том, что хотела забыть и не получилось. Как в 1937 году после предварительного заключения, следствия, тюрьмы, подмосковного лагеря повезли поездом на северо-запад. Через Белое море северным морским путем к устью Печоры. И еще дальше – в теплушке, гужевым транспортом, пешком до Воркуты. Как при переходе по Белому морю уголовники ломились к женщинам, круша переборки в трюме. Как страшно кричали женщины и бились вместе с конвоирами за свою жизнь. Отец вообще ничего не вспоминал. Сказал мне только однажды: «Тюрьмы не бойся. Везде надо быть человеком». В 1985 году умерла мама. Для меня и сестры это стало потрясением. И это потрясение осталось в нас до сих пор. Отец держался. Продолжал работать главным бухгалтером. А в 1987 году ушел из жизни и он. Похороны были тихие, спокойные, без надрыва, без музыки. Так, наверное, и должны хоронить хороших людей, сделавших на Земле все, что они могли. На могиле мамы и отца посадили елочку. Она, вечнозеленая, уже стала пятиметровой. А на мраморной плите мы с сестрой Наташей написали слова, которые родители своим примером навсегда внушили нам: «Незримая рука наша будет хранить вас всю жизнь...» Валентин ЗЛОБИН. г.Балабаново |
Одиссей жестокого века 
