| Дым Отечества |
27 октября 2012 года |
"Если б я знал, где к тебе дорога..."/ С томящейся в интинских лагерях мамой Бронислав Гурский был разлучен на долгие годы
30 октября – День памяти жертв политических репрессий. Наверное, не случайность, что этот день приходится на конец октября, когда, кажется, и сама природа – дождями, слякотью, снегом – оплакивает миллионы безвинных жертв террора, растянувшегося в нашей стране на десятки лет. Об этих годах создана потрясающая литература, преданы гласности тысячи документов, проливающих свет на истоки и причины войны, навязанной властями своему народу. Но каждое новое свидетельство – это очередное открытие и потрясение. Настоящим открытием и потрясением можно считать и письма из архива бывшего интинца Бронислава Гурского. Томящейся в лагерях матери мальчик писал письма, скрепленные безграничной любовью и ожиданием предстоящей встречи. Часть этого трогательного и драматичного эпистолярного наследия мы и публикуем сегодня. Детство, опаленное Гулагом и войной О том времени, когда Бронислав Эрнестович Гурский был насильно разлучен с родителями, позже в своих воспоминаниях он писал так: «Сонные глаза, по которым резанул яркий свет, открылись и успели захватить кивок нянечки тети Мани в мою сторону. Подошел мужчина в военной форме. Сильные руки взяли меня из теплой еще кроватки высоко – до уровня жесткого черного козырька, скрывающего глаза офицера. С вечера мама сидела у моей кроватки, и, впервые в жизни не найдя ее глазами, я закричал, уступая накатившему чувству ужаса». В августе 1937 года пятилетнего Бронека Гурского вытащили из теплой кроватки и доставили в детский приемник-распределитель для детей репрессированных врагов народа, находящийся в Даниловском монастыре. Несколько дней длился адаптационный период, и черный воронок ночью доставил группу ребятишек («в воронке я был далеко не самым младшим») на Павелецкий вокзал. А далее вереница детских домов Горьковской области: Поповка, Чкаловск, Городец... Каждый со своими невзгодами и тоской, с непроходящим чувством голода, постоянным холодом, днем и ночью в зимнее время. За что же пятилетний Бронислав Гурский был «изъят» из семьи? Собственно, семьи уже не существовало. Его отец – польский коммунист-иммигрант Эрнест Матвеевич Гурский, начальник сектора комиссии содействия ученым при Совнаркоме СССР, был арестован в самом начале «польской операции» 1937 года и спустя два месяца расстрелян. А мама, Анна Михайловна Грановская, за «недоносительство и укрывательство», как член семьи изменника родины, была препровождена в Темниковский женский лагерь Мордовской АССР. Так что маленький Бронек был последним из уничтоженной репрессиями семьи. Ему предстояло пройти тяжелый семилетний путь в специализированных детских домах Горьковской области, прежде чем гулаговские пути-дороги соединили с мамой. Случилось это на интинской земле. «Дети быстро свыкаются с условиями своего существования. По крайней мере, внешне. Мы вполне втянулись в быт ко второму году пребывания в детском доме. В группе установилась своя иерархия, основанная, слава Богу, не только на физической силе, но и на объеме той информации, которую каждый из нас принес из семьи вместе с воспитанием», – писал в воспоминаниях Б.Гурский. Отца он почти не помнил. «Вспоминаю лишь его радостные сборы на первомайские торжества в те дни, когда его приглашали на трибуны Красной площади. Да поездки в первых поездах метро в дни его открытия. Наплыв большого количества людей, радостной нарядной толпы». Из рассказов матери ярче других запомнились следующие эпизоды. «Радостная гордость поляков, всей Польши по случаю присуждения второй Нобелевской премии Марии Склодовской, работавшей и проживающей с семьей в Париже. Эта великая ученая всегда оставалась для мамы живым примером». «Оцепенение варшавян при медленном первом почти беззвучном пролете над городом громадного немецкого «Цеппелина», покрывшего, казалось, своей черной тенью всю Варшаву, в период Первой мировой войны». «Отступление немцев в конце той же войны, во время которого солдаты отступающей армии ходили по квартирам варшавян с огромными мешками и складывали в них все конфискуемые (на правах сильного) медные и бронзовые детали в жилых помещениях: краны на водопроводных и отопительных системах, ручки на дверях и окнах, подсвечники, статуэтки, старинные люстры и т.д.». «Из воспоминаний последнего, уже московского периода мне запомнились подробности ее рассказа о выходе с отцом за бутылкой кагора перед приходом гостей. Отцу приглянулась бутылка с красивой этикеткой, которую он и попросил вместо первоначально поданной, грязной и замыленной бутылки с криво приклеенной этикеткой. Продавщица, подававшая требуемую бутылку, с неадекватной озлобленностью заявила: – По-русски плакать еще не научились, а все подай да подай. У-у-у, буржуи! – Эрнест, куда мы приехали? Здесь так много грубости, – обратилась мама к отцу. – Раз здесь – значит лучше! – резко оборвал отец». Эти отрывочные события из жизни семьи на фоне мировых событий больше других запомнились пятилетнему Бронеку Гурскому. Он их бережно хранил в своей памяти, они согревали его в пору недетских потрясений. Священные слова «мама», «семья» он трепетно пронес через всю свою жизнь. Иерархия, установившаяся в группе детского дома, по воспоминаниям Б.Э.Гурского, «учитывала уровень детского интеллекта, а значит, по-своему стимулировала стремление к знаниям. Память удержала до сих пор тогдашнее наше детское любопытство к профессиональному уровню старших. И не только взрослых. Ведь путь старших детей в самом скором времени предстояло пройти и нам». А пока предстояло преодолеть навалившиеся на него болезни. Осенью 1939 года он оказался в числе зараженных лишаем и всю зиму провел в инфекционной больнице города Горького. Далее последовала корь и тяжелое осложнение после нее. Он более четырех с половиной месяцев не мог восстановиться. В 1940 году должен был идти в школу, но по состоянию здоровья поступление в школу перенесли на следующий год. Наступило лето 1941 года, а вместе с ним и война. Поначалу жизнь для детей протекала по заведенному порядку. Осенью отправились в школу. «Учиться хорошо. Ведь каждая наша отличная оценка – это пуля по врагу. Таким был лозунг военного времени для школьников. И мы старались учиться в соответствии с этим лозунгом. Запомнился и другой лозунг, который висел в школьном коридоре: «Пионер! Помни, что два часа свежего воздуха – это сто грамм сливочного масла». Нагуляешься, прочтешь – и ты сыт!» Повзрослели, теперь пора и трудиться, помогать соседнему колхозу в прополке полей, собирать лекарственные травы для госпиталей, заготовлять дрова для детского дома... Между тем мама Бронислава, преодолевая гулаговские препятствия, искала сына и нашла его. Но осенью 1939 года ее отправили этапом на Воркуту, она оказалась на одной из лагерных командировок Воркутлага – Адаке. Из многочисленных невольников Адака выжить удалось немногим. Грановская оказалась в числе «счастливцев». С 1 января 1942 года она – узница Интлага, вскоре зачисленная лаборантом амбулатории ОЛПа № 1 в Инте. Наконец, после шестилетнего пребывания в лагерях на тяжелых физических работах Анна Михайловна – кандидат биологических наук с 1936 года начала трудиться в ранге рядового лаборанта. Ученый-биолог, она понимала, какую роль в установлении правильного диагноза больного могут сыграть оперативно полученные данные анализов, и самоотверженно делала эти анализы. Работа А.М.Грановской оказалась замеченной лагерным начальством, и в конце 1943 года ее освободили из лагеря условно-досрочно и вывели на поселение. Она разыскала своего сына, который в это время находился в Городецком детском доме. Не имея возможности выехать, Анна Михайловна завязала переписку с одиннадцатилетним сыном. Сама же улаживала разного рода формальности, чтобы поскорее встретиться с ним. Наконец добилась разрешения об отправке ребенка с попутчиком по железной дороге из Горького в Инту. И вот после почти семилетней разлуки мать и сын 11 марта 1944 года встретились. На интинской земле воссоединились остатки польской семьи, для Анны Михайловны и Бронислава началась новая жизнь. Бронислав легко освоился на новом месте, обзавелся друзьями, успешно окончил интинскую школу. После окончания механического факультета политехнического института в Таллине, работая последовательно на заводах и научно-исследовательских институтах, прошел путь от помощника мастера механического цеха до ведущего научного сотрудника. После трех лет, отработанных на производстве по распределению, Гурский в 1959 году переезжает в Москву к маме. Судьба отвела еще три года побыть им вместе. Бронислав Гурский – автор или соавтор около 70 научных работ и изобретений. В 1986 году ему вручен значок «Изобретатель СССР» за большой экономический эффект коллективного изобретения, нашедшего широкое применение в отечественных строительных кранах. В 1989 году он защитил кандидатскую диссертацию, а через десять лет – докторскую на тему «Теоретические основы определения зон максимального местного износа зубьев цилиндрических эвольвентных передач». В своей книге «Тепловая контактная задача для зубчатых передач» он написал посвящение родителям: «Светлой памяти родителей: отца, расстрелянного в подвалах Лубянки в возрасте 33 лет; матери, сумевшей в нечеловеческих условиях сталинских концлагерей основать клиническую лабораторию в лагерной больнице. В обстановке голода, холода, постоянного недосыпания и тяжелого физического труда организовать беспрерывную работу созданной лаборатории. Благодаря оперативному и квалифицированному диагностированию болезней в этой лаборатории были спасены или по крайней мере продлены многие сотни, если не тысячи и более жизней. Правопреемницей созданной тогда лаборатории является действующая и поныне клиническая лаборатория теперь уже приполярного города Инты Республики Коми. Судя по записи в трудовой книжке Грановской Анны Михайловны (мамы), датой основания клинической лаборатории следует считать 1 августа 1943 года. Светлой вечной памяти всех, живущих не по лжи». Публикации этой научной работы в том виде, как она планировалась, не суждено было осуществиться: в мае 2008 года Б.Э.Гурского не стало. Бронислав Эрнестович трепетно хранил семейный архив Гурских. Сокровенной частью этого архива были его письма к матери в Инту из детского дома в Горьковской области, написанные на самом пике войны – в 1943 году. Несмотря на обилие материалов, повествующих о годах репрессий, рассказывающих об изломанных, искалеченных судьбах, эти письма маленького сына, насильно разлученного с матерью, никого не могут оставить равнодушным. Детская непосредственность, нерастраченная любовь и надежда делают исписанные карандашом тетрадные листочки потрясающими документами эпохи. «3 марта 1943 г. Здравствуйте, дорогая мама. Как ты живешь, я, твой сын Броня, живу хорошо. Дорогая мама, я был отличник в третью четверть, и мне дали премию за хорошую учебу и примерное поведение. Приезжай ко мне в детский дом погостить, и, может быть, меня отпустят и мы заживем вместе. Дорогая мама, ты будешь работать, а я, твой единственный сынок, учиться на «отлично». Дорогая мама, ты мне писала о северном сиянии и предложила почитать какую-нибудь книгу. Я искал такую книгу. Ты мне напиши заглавие этой книжки, и, может быть, я найду ее. Жду ответа, дорогая мама, как соловей лета». * * * «6 марта 1943 г. Добрый день, веселый час, что ты делаешь сейчас. Все дела свои бросай и письмо мое читай. Дорогая мама, я живу хорошо, учусь во втором классе. Дорогая мама, я очень хочу жить с тобой, возьми меня скорей, хочу жить с тобой, я очень скучаю по тебе. Если ты знаешь, где мой папа, напиши про него. Ты мечтаешь, чтобы мы жили вместе, я тоже мечтаю об этом. Если ты на севере, то напиши мне, почему ты уехала туда. Дорогая мама, помнишь ли ты, как мы с тобой гуляли, катались на метро. Ты спрашиваешь, болею я или нет. Недавно я болел, но выздоровел. Я очень много перенес болезней, например, скарлатину, корь и свинку. Мама, еще напиши, сколько мне лет, какого числа я родился и сколько месяцев». * * * «12 марта 1943 г. Дорогая мама, что-то ты теперь совсем перестала мне писать письма. У нас в детском доме ребят, у кого есть родные, будут отпускать на лето. Дорогая мама, если б я знал, где к тебе дорога, я бы с радостью поехал бы к тебе, моя любимая, дорогая мама. Но только меня одного не отпустят. Да еще у нас в детдоме никто не знает к тебе дороги. Дорогая мама, приезжай ко мне хоть на денек, ведь я тебя уже не вижу шестой год, приезжай, чтобы я запомнил твою улыбку и морщинку. Я даже не знаю, какая ты из себя, дорогая мама. Только помню, как мы с тобой гуляли, катались на метро и на машине». * * * «13 марта 1943 г. Дорогая мама, мне кажется, что ты заболела, потому что я от тебя не получаю ответа...» * * * «18 марта 1943 г. Дорогая мама, меня вписали в «Листок почета» за хорошую учебу и поведение вместе с другими учениками. Только не забудь написать, когда у меня день рождения. Я писал, торопился, чуть со стула не свалился...» * * * «20 марта 1943 г. Дорогая мама, мне сегодня снился сон, что ты приехала за мной, я с радостью бегал по спальне и мешал спать ребятам. Когда я проснулся утром и увидел, что ты ко мне не приехала, я чуть не заплакал, и у меня показались слезы, но я их быстро вытер». * * * «23 марта 1943 г. Дорогая мама, я шлю тебе свой октябренский привет, меня, наверное, скоро примут в пионеры. Пришли мне твою фотокарточку, но лучше всего приезжай ко мне сама. Повторяю, я тебя ведь не видел шесть лет...» * * * «25 марта 1943 г. Дорогая мама, у нас теперь каникулы. Пришли мне денег, а то я уже долго не ходил в кино, дорогая мама. Все ребята идут с удовольствием в кино. Сегодня мы идем в кино, и за меня заплатили ребята, я очень рад...» * * * «7 апреля 1943 г. Здравствуй, моя милая мама! Милая мама, я нашел эту картинку и посылаю ее тебе, может быть, ты немного повеселишься. Для этого я подписал ее «Солнце в гостях у коми...» А пока, мама, до свидания. Повторяю тебе, как можешь скорей приезжай за мной». * * * «11 апреля 1943 г. Добрый день, моя милая мама, я никого не люблю так, как люблю тебя, моя мама. Милая мама, ты мне писала, чтобы я сделал тетрадку, в которую записывал, что я сделал за день. Я постараюсь и в конце июня пошлю ее тебе. Мама, я положил в шкаф тетрадь, которую мне дали за хорошую учебу и поведение и ту картинку, которую ты мне прислала ко дню моего рождения. Их у меня взяли. Я очень огорчился, что простился с твоей открыткой, да тем более ко дню моего рождения... Скорей приезжай за мной». * * * «13 апреля 1943 г. Дорогая мама, если будешь посылать телеграмму, то напиши в ней, чтобы меня отпустили к тебе. Если меня к тебе отпустят, милая мама, то сейчас же садись на оленя или на собак и приезжай ко мне и забери меня к себе. Я буду зимой учиться, а потом работать вместе с тобой, моя милая мама». * * * «19 апреля 1943 г. Дорогая мама, давай переписываться чаще, чем больше будешь ты мне писать письма, тем я буду счастливее, радостнее и веселее. Если сможешь, то приезжай ко мне, моя милая, единственная, родная, дорогая мама». * * * «30 апреля 1943 г. Сейчас у нас 30 апреля, день моего рождения. Милая мама, ты, наверное, не узнаешь меня на фотокарточке. За эти шесть лет я так сильно похудел, что когда с кем-нибудь спорю или дерусь, то меня дразнят «скелет». * * * «4 мая 1943 г. Милая мама, я тебе передаю радостную вещь: меня приняли в пионеры 1 мая. Меня приняли, потому что я хорошо учился. Милая мама, ты спрашиваешь, что я покупаю на твои деньги. Я покупаю чеснок, печенье и еще огурцы... И еще хотел купить картошки, но у нас на кухне не было дров и совсем плохо топились печи, мне бы не испекли на кухне. Я очень был рад твоим подаркам на день рождения и, наверное, сумею их сохранить до твоего приезда. Я тебе повторяю, милая мама, что я очень сильно похудел за эти шесть лет в детдомах... Немецкие самолеты летают через наш город, чтобы бомбить Горький и Балашиху, но наш город не трогают». * * * «9 мая 1943 г. Милая мама, меня приняли в пионеры, и теперь в любой работе меня поддерживает галстук. Сначала, когда я еще был не пионером, а октябренком, то я иногда ленился, то теперь никогда. Милая мама, ты не знаешь ли, где мой папочка – на фронте он или нет. Если он на фронте, то будь добра, узнай, какой у него адрес. А если он не на фронте, то не знаешь ли ты, где он сейчас находится, и если знаешь, то напиши про него. Целую тебя, мама, и папу...» * * * «19 мая 1943 г. Милая мама, я тебе передаю очень радостную вещь: я отличник в четвертую четверть и за год и очень рад, что перехожу в третий класс. Нас уже отпускают на каникулы, может быть, ты меня возьмешь летом к себе. Я, милая мама, очень сильно скучаю по тебе, и мне кажется, что вот-вот ты приедешь за мной...» * * * «19 июня 1943 г. Моя милая мама, деньги получил, и первые 150 руб., и вторые 150 руб. Милая мамочка, я уже узнаю твою ласку по письмам, ты, мамочка, называешь меня сынулей, детулей, Бронечеком и т.д., и мне очень хочется скорее встретиться с тобой... Милая мама, я еще забыл написать, почему-то от тебя ко мне письма идут быстро, мне от тебя приходили за 14 дней, 19 дней, 21 день. А от меня к тебе – так долго. Письмо ты получила 6 апреля, а послал я его в феврале...» * * * «17 июля 1943 г. Милая мама, я теперь тебе пишу письма так редко потому, что мне кажется, что ты ко мне приедешь... Ты спрашиваешь, сколько у меня сантиметров брюки – 74, пояс – 62... Еще я тебя спрашивал, где мой папа, и ты мне не написала на это ответ. Скорей приезжай за мной, жду тебя». * * * «8 августа 1943 г. Я потому не писал тебе писем, милая, дорогая мама, что у меня не было бумаги. Еще я тебя, мама, просил, чтобы ты написала, где мой папа. Я уже пишу тебе в четвертом письме, чтобы ты написала, где мой папа. Я учусь в третьем классе. Когда я учился во втором классе, за год меня премировали брюками. Но еще не дали, тогда их еще не сшили. Но сейчас их уже сшили и скоро отдадут. Милая мамочка, я очень, очень сильно прошу тебя, чтобы ты прислала мне фотокарточку и написала, где мой папа». * * * «9 августа 1943 г. Милая, дорогая мама! Живу я сейчас плохо, сейчас я все сильней и сильней скучаю... Когда мы стали переписываться, не знал, что у вас, на далеком севере, есть фотография и кино. То, что у вас есть фотография, мне сказали ребята. Если это правда, то обязательно сфотографируйся и пришли мне. Ведь я тебя уже не вижу седьмой год...» * * * «16 августа 1943 г. Милая мама, я ждал тебя летом, думал, что ты приедешь, но ты не приехала... Я ждал тебя, надеялся, не дождался. Надеюсь, что ты зимой не приедешь, потому что зимой очень трудно приехать, особенно с далекого севера...» * * * «5 октября 1943 г. Мама, за четверть я вышел хорошим учеником, у меня «хорошо» по грамматике, а остальным «отлично». Прошу тебя хоть последний раз пришли мне деньги на коньки. Мне хочется коньки. Коньков у нас мало, да и то все разобрали. Не сердись, что написал так мало». * * * «2 декабря 1943 г. Дорогая мама, сейчас я постараюсь ответить на твои вопросы. Деньги я уже израсходовал. Расходовал на молоко, морковь, ну когда и на пироги, на чеснок, яблоки, помидоры и ягоды. Осталось только два рубля, я берегу их на интересное кино... Мне самому даже делается обидно, что я слабый. Мама, я хочу быть здоровым, но у меня не выходит...» * * * «10 декабря 1943 г. Милая мама, ты спрашиваешь, чтобы я подумал о том, как уберечься от холода. Обо всем этом я передумал, когда шел из школы. Приезжай ко мне как можно скорее, только, мама, берегись по дороге, когда поедешь, особенно в Горьком и Сормове. Вот, мама, был у нас в детдоме директор, он нам рассказывал, когда ехал к нам с дочерью. Дочь все от него отталкивали и старались не посадить в поезд, а директора хотели ограбить. У них все изрезали, а они даже не заметили... А пока, мама, прощай». * * * «(Без даты). За четверть я вышел хорошистом. У меня «хорошо» по грамматике. Когда мы писали контрольный диктант за четверть, то я неправильно написал слово «отбирают»: надо написать с приставкой «от», а я написал с приставкой «од»... В классе нас с родительскими 40 человек, а без родительских 37 человек. Милая мама, привет всем твоим друзьям. Жду ответа, как соловей лета». Публикация Любови МАЛОФЕЕВСКОЙ. |
Уроки репрессий. Помнить и не забыть 
