| Дым Отечества |
18 октября 2014 года |
Последний свидетель / Автор герба Российской Федерации художник Евгений Ухналев в своих мемуарах воскресил перипетии шестилетнего пребывания в воркутинских лагерях
Евгений Ухналев в историю нашей страны вошел как автор серии самобытных, пронзительных картин, отмеченных и талантом, и своеобразной печатью трагического ХХ века. И все же самым известным произведением этого незаурядного человека и художника стал один из главных символов Российской Федерации. Евгений Ухналев – автор герба новой России с двуглавым орлом на щите. Работа над его созданием стала одним из штрихов долгой, одновременно и плодотворной, и драматичной жизни Евгения Ильича. Были в ней и сталинские лагеря, и убийственный срок – 25 лет, и Воркута. Жизнь в лагерной неволе заняла главное место и в недавно вышедших мемуарах народного художника России. Свою книгу автор назвал просто и коротко: «Это моё». Один из миллионов В предисловии к книге А.Белкин приводит очевидный и вместе с тем поразительный факт. Он пишет, что «сейчас их остались единицы, тех, кто на собственной шкуре прочувствовал мудрость вождя народов, кто пережил ночные допросы, этапы... Их были сотни тысяч, миллионы граждан, ставших вдруг шпионами всех разведок, троцкистами, вредителями и вообще врагами народа, как будто они сами не есть народ». Это их трудом «от Москвы до самых до окраин» расправлял плечи колосс под аббревиатурой СССР. Но до настоящего времени из этих миллионов подневольных строителей социализма живых свидетелей осталась лишь небольшая горстка. Разменявший девятый десяток петербуржец Е.Ухналев – «из последних настоящих знатоков» лагерного прошлого нашей страны. Уже одно это делает его воспоминания бесценными, уникальными. Евгений Ухналев родился в 1931 году в Ленинграде и с родным городом надолго расставался лишь дважды. Оба раза тронуться в путь заставляли чрезвычайные обстоятельства. Осенью 1941 года уже пристрастившийся к рисованию ленинградский мальчик вместе с бабушкой и мамой (экстравагантной и образованной женщиной, имеющей дипломы нескольких учебных заведений, а во время войны на Перинеях в числе нескольких россиянок мобилизованной в штаб республиканской армии Испании) был эвакуирован на Урал. Три года семья провела в деревне под Свердловском и в самом областном центре. «Голод был почти такой же, как в блокадном Ленинграде», – пишет Е.Ухналев. Описание эвакуационных мытарств завершается признанием: «Некоторое время назад я подсчитал, что в жизни я голодал примерно одиннадцать лет подряд. Я перестал голодать в 1947-м, когда отменили карточки, а потом опять началось заключение, Воркута...» Шел восемнадцатый год В 1944 году, после снятия блокады, Евгений с родными возвратился в Ленинград. Он стал учиться в художественной школе, нащупывая главную стезю во взрослой жизни. Но менее чем через четыре года вновь последовала вынужденная разлука, которая поставила жирный крест на получении образования. Рассказывая на страницах книги о своем аресте и последовавших злоключениях, Е.Ухналев, похоже, и не пытается докопаться до причин, повлекших умопомрачительный лагерный срок – 25 лет. 17-летний паренек с художественными наклонностями ни по возрасту, ни по воспитанию не мог совершить противоправных действий на такую «катушку». Врожденная наблюдательность и пытливый ум уже во внутренней тюрьме НКВД, куда его привезли прямо с трамвайной остановки, в двух шагах от дома, позволили юноше сделать вывод: в отношении него интригу сплели сами доблестные органы, он попал в ловушку, расставленную властями. Тюрьмы, этап, пересылки, первые недели в лагере, проведенные в обществе таких же, как он, политзаключенных... Все это позволило быстро усвоить одну из лагерных аксиом, которой Евгений Ухналев следовал и в дальнейшей уже вольной жизни. Истина, усвоенная им, звучала примерно так: «Не проси, не плачь, не жалуйся». Какой осталась в памяти бывшего политзека Е.Ухналева Воркута? Что представляли собой растянувшиеся на шесть лет лагерные университеты? Кто был рядом с ним на этом самом трудном отрезке жизненного пути? «В сизой дымке тает...» Вот некоторые выдержки из воспоминаний Евгения Ильича. «Нас везли очень долго. Давали какой-то хлеб и обязательно кипяток – такой, что его невозможно пить. Но это только во время стоянок. Все торопятся – давай скорей пей, а кружки раскалены от кипятка. Такая своеобразная маленькая разновидность пытки – всегда в России этот вечный кипяток в алюминиевых кружках». «Куда-то пришли, увидели шахту и что-то еще. Сначала мы не знали, что это породные отвалы. Они горели, шел сизый дым, тянулся неразрываемой полосой. Потом мы узнали, что это самовозгорания, так как в породе остаются частицы угля, они и горят. Вся Воркута была пропитана этим сизым дымом, угаром, к которому пришлось долго привыкать». «Я получил назначение – лесогон. Но там проработал недолго... Рядом со мной кто-то спросил: «А ты откуда, малец?» Я поднял глаза – стоит большой мужик, здоровый, рыжеволосый. Говорю: «Из Ленинграда». «А где там жил?» – «На Марата». – «Я тоже оттуда. Земляки! Я с Моховой... Знаешь что, давай так, иди в такой-то барак, спросишь у дневального, где живет Иван Шпак. Иди туда, ложись на койку и отдыхай. Все будет в порядке». Ну я и пошел. Потом оказалось, что он – начальник шахтного литцеха, фигура, хоть и зек. Очнулся я только тогда, когда сам Шпак пришел с работы после смены. Мы с ним поговорили, и он сказал: «Вот что, ты на шахту больше не пойдешь». На следующий день меня взяли работать дневальным в клуб». «Через какое-то время я попал в бригаду ассенизаторов. Были определенные приемы, как очищать ямы. О брезгливости никто не думал – какая брезгливость может быть в лагере?» «Моя жизнь проходила на 6-й шахте, на окраине мульды. В лагере я почти не болел, болеть прекратил сразу после ареста. Очевидно, роль сыграл какой-то психологический фактор. Но очень сильная простуда все же началась. Меня положили в легочно-чахоточный стационар. Отсюда я попал на шахту «Капитальная». «Вдруг словно из-под земли появился мой ангел-хранитель Иван Шпак. «Давай, – сказал мне Шпак, – я тебя устрою копировальщиком в проектную контору». И я оказался в проектной конторе». Зеки из проектной конторы «Меня в большинстве своем окружали замечательные, чудесные люди. На 6-й шахте был Коля Касьянов, а здесь появился Жора Рожковский, копировальщик, чудеснейший паренек. Я много лет был самым молодым в любом коллективе, куда бы ни попадал. Благодаря тому, что вокруг была только 58-я статья, у нас совсем не было зверств, известных по воспоминаниям других лагерников». «В конторе подобралась очень разношерстная и приятная компания. Был такой Гарасев – здоровый, крепкий, чем-то напоминал огромного хряка. Он варил компот из сухофруктов на свином сале, такой мясной компот, – это блюдо составляло большую часть его рациона. Был Антонайтис, очень славный человек, прибалт. Или Вальтер Кальдмяэ, эстонец. У него было необычное свойство краснеть от смущения». «Михаил Иванович Сироткин руководил нашей группой. Очень интересная личность – до конца 1930-х он служил советским военным атташе в Японии, знал японский. Был он немного ироничным, бросался колючими, язвительными репликами. Язвительный, но добрый человек». «Борода – Николай Дмитриевич Сабуров, ему было уже под пятьдесят. Ему в голову постоянно приходили сумасшедшие идеи. Одно время он носился с идеей постройки в Воркуте огромного Дворца культуры. Его потом построили, но по другому проекту, без задуманных колонн, капителей... А Борода замыслил безумное здание, в половину города и вышиной до небес, с поднимающимся потолком, с зимними садами, пальмами...» На высокой широте «А какие врачи у нас были! Например, совершенно потрясающий хирург Каплопс, прибалт, – солидный, в летах, гений хирургии, зек. Помню, однажды ребенок какого-то офицерика проглотил булавку, которая у него внутри раскрылась. А Каплопс каким-то образом умудрился залезть внутрь этого ребенка и там, внутри, застегнуть булавку». «Я пережил один жуткий мороз – было 54 градуса ниже нуля. Людей гнали работать на шахту и в такую погоду. В этот мороз по какой-то надобности я бежал из проектной конторы в надшахтное здание. И создалось совершенно реальное ощущение, что глазное яблоко замерзает». «Впервые я услышал о побегах на 6-й шахте. Вдруг появился слух, будто Соодла бежал. Он был довольно пожилым человеком, и очевидно, у него случился какой-то порыв отчаяния или просто своего рода попытка закончить это все: убьют, так убьют, как на войне. Потом мы узнали, что его застрелили за вахтой». «В ближайшем к шахте городе на площади стоял памятник Сталину, и к нему стихийно стал стекаться народ. Собралась большая толпа. И мимо проходил какой-то человек, остановился напротив памятника и внятно, громко, чтобы все слышали, сказал: «Стоишь, сволочь? Скоро тебя скинут!» И его никто не остановил, никто не схватил за рукав, не выяснил его фамилию». «Я – человек незлопамятный» В 1954 году Евгения Ухналева освободили, он уехал из Воркуты, чтобы еще раз встретиться с этим городом – местом своего заточения лишь десятилетия спустя, на съемках документального фильма. Последующие годы были для него тоже по-своему трудными, но, познав на себе испытание лагерями, он выработал философское отношение ко всем превратностям судьбы. «Сидел?» – «Сидел». «Образования нет?» – «Нет». Эти диалоги, затянувшиеся на много лет, другого бы, наверное, выбросили на обочину жизни, а может, даже оставили без куска хлеба. Е.Ухналева спасли упорство, труд, помноженные на талант. Его завоевывающее сердца и умы творчество распахнуло для него двери даже в святая святых российского искусства – в Государственный Эрмитаж, где он долгие годы работал главным архитектором. По-своему символично, что прошедший через сталинские лагеря художник в начале 90-х годов стал автором и герба новой России. «Самое удивительное, что меня ни секунды не распирало от гордости за то, что я сделал государственный герб, не было никаких переживаний, стрессов и так далее, – делится Е.Ухналев со страниц своей книги. – Я к этому отнесся просто как к работе. Мне только было приятно, что с помощью моего герба отвергались все эти серпасто-молоткастые штуки. И злорадства не было: дескать, вы меня сажали, а я вам так ответил. Я по складу характера человек немстительный и незлопамятный». Публикацию подготовила Анна СИВКОВА. Евгений Ухналев с Борисом Ельциным на вручении звания народного художника России. 1997 год. Е.Ухналев. Лагерный рисунок. 1951-1954 гг. Евгений Ухналев незадолго до ареста. |
С участием немецкого гостя прошло представление очередной книги "Дым Отечества" 
